Легионер. Век Траяна
Шрифт:
— Почему со стола на меня течет блевотина? — раздался совершенно трезвый голос Тиресия.
Кука поднял голову, зашевелился. Из-под меховой накидки послышалось что-то похожее на сдавленное мычание.
— А пошла ты! — заорал вдруг Кука.
Тогда из-под накидки вылезла голая женщина, с обвислыми грудями и тощей задницей.
— Скотина! — Женщина сплюнула на пол.
Потом стащила с Куки накидку, завернулась в нее и, согнувшись, потрусила к боковой двери.
— Сколько ты ей заплатил? — спросил Приск.
Кука долго смотрел на Приска, как будто решал,
— Поднимись наверх. На второй этаж.
Приск, мало что соображая, вышел из общей комнаты и стал подниматься по наружной лестнице на галерею. Лестница скрипела, голова была тяжелой, как котел, казалось — скрипит в мозгу.
Гай двинулся мимо запертых дверей, не понимая, куда идет и зачем. Наконец дошел до последней и остановился.
Дверь была закрыта, но из-за тонкой дощатой преграды доносились голоса:
— Стой, не двигайся… голову поверни… вот так… Да не трясись ты, сейчас кончу.
Голос был знакомый.
Приск толкнул дверь и замер с открытым ртом.
Адриан сидел на табуретке и рисовал углем на беленой доске — голова в профиль, широкие плечи, торс был едва намечен, как и ноги.
Напротив окна, залитый утренним светом, стоял обнаженный юноша. Видимо, грек, то ли раб, то ли вольноотпущенник. Утренний свет оттенял тонкие черты лица, юную, лишенную грузности накачанных мышц фигуру. Миндалевидные глаза, тонко вырезанные ноздри, алый пухлый рот. Андрогин — не мужчина и не женщина… Несмотря на то что подле юноши стояла жаровня, обнаженный дрожал от холода.
Услышав скрип двери, Адриан обернулся. Мгновение он смотрел на Приска, потом заорал в бешенстве:
— Вон!
И швырнул первым попавшимся. Попалась скамья. Обломки ее ударили уже в закрытую дверь — Приска не подкачала реакция.
Легионер скатился вниз по лестнице.
— Ну что? — спросил Кука, он пил из кувшина воду с уксусом, обильно проливая на грудь. — Как тебе девочка? — Он ухмылялся, довольный.
— Какая девочка? Там Адриан.
Скирон и Тиресий, ничего не понимая, смотрели на них.
В этот миг в нижнее помещение ворвался Адриан. Он был в ярости, глаза сверкали.
— Всех перебью! Всех!
Он налетел на Скирона и врезал кулаком в скулу.
Парень, ничего не понимая, отлетел к стене.
Не сговариваясь, легионеры стали хватать свои вещи, не находя кто плащ, кто калиги, кто флягу с вином. Адриан метался по комнате и награждал их пинками. Бил яростно, не милуя, а сила у него была зверская — будто фракийская кобыла лягала в бока или по спинам.
Второпях они бежали, как их предки под Каннами. Мерещилось, будто Адриан с мечом гнался за ними.
На самом деле Адриан остался в таверне.
— Зачем ты меня подставил? — спросил Приск, когда они оказались у ворот лагеря.
— Я? Что я тебе поставил? Фингал под глаз? — изумленно округлил глаза Кука. — Откуда мне знать, что там Адриан? Кстати, что он делал там, в гостинице?
— А ты как думаешь? — ответил вопросом на вопрос Приск.
Почти сразу после присяги «славную восьмерку» направили на первое серьезное дело.
В деревеньке, по преимуществу фракийской, по духу абсолютно варварской, ограбили и убили троих римских граждан. После смерти Домициана и воцарения Нервы Нижняя Мезия начала бурлить. То в одном месте, то в другом вспыхивали беспорядки, попахивало открытым бунтом.
Легат Наталис потребовал от общины выдать убийц и отправить их на суд наместнику в Томы, но старейшина отказался и даже посмеялся над посланным, пригрозив, что и его прирежут, не моргнув, а все эти земли вскоре окажутся под дланью Децебала, не римской власти указывать людям, что живут тут испокон века.
Получив такой ответ, легат легиона отправил две центурии легионеров и сотню ауксиллариев с приказом — деревню разграбить, всех жителей, женщин и мужчин, пленить и в кандалах доставить на невольничьи рынки, но прежде вызнать, кто убил, убийц отправить наместнику отдельно под особым конвоем, а не скажут — перебить всех мужчин старше четырнадцати, никого не пожалев.
Восьмерку Валенса присоединили к этим двум центуриям, дабы испытать, на что годны новички.
В деревню легионеры ворвались на рассвете, сразу же запалили с четырех сторон дома. Ломали двери, стены, вытаскивали наружу и вязали всех, кто попадался под руку. Следом вытаскивали из домов всю рухлядь. Местные почти не сопротивлялись — никто не ожидал нападения, почти все были безоружные, только двое или трое успели схватиться за мечи, но двоим или троим даже сильным бойцам не сладить с двумя центуриями легиона.
И лишь когда уже дело было слажено, связаны пленники, а скарб, хоть сколько-нибудь ценный, свален на телеги, скот согнан, и легионеры пошли с факелами поджигать не успевшие заняться дома, как стена одного из домов лопнула, и наружу выскочил здоровенный, высоченный фракиец, вооруженный двуручным фальксом. Бородатый, голый по пояс, с налитыми кровью глазами, он был страшен. Заорав, он вздел над головой руки, готовый крушить и рубить. И тогда Приск мгновенно рухнул на одно колено и всадил свой гладиус по самую рукоять ему в живот. Дак покачнулся, с изумлением глянул вниз, потом руки его все же опустились, но очень медленно, Приск успел перекатиться по земле и ускользнуть. Фракиец, нанеся удар наискось и всадив клинок в землю, покачнулся и стал медленно валиться на бок, изо рта его хлынула кровь. Странно, но во время всего этого эпизода — несколько мгновений, не дольше, — Приск не испытывал ни страха, ни волнения, вообще ничего. Он просто заледенел внутри, и казалось, что кто-то другой движется, наносит удары, уворачивается.
Фракиец наконец рухнул на землю.
Этого, убитого Приском, здоровяка и еще одного, которого прикончил Валенс, общинники назвали убийцами. Так это или нет, никто дознаваться не стал, тела погрузили на отдельную телегу, положили каждому убитому на грудь дощечку с надписью «преступник» и отправили наместнику.
Караван с пленными и добычей в Томы должен был сопровождать отряд ауксиллариев, остальным полагалось вернуться скорым маршем назад в лагерь.
Повалил снег, густой, пушистый. Потеплело.