Легкая голова
Шрифт:
Что делать? От крыльца до «тойоты», оставляемой из предосторожности в укромном переулке, пятнадцать минут бегом. И не очень-то побежишь в ломком пластиковом дождевике, который теперь, с наступлением весны, защищал Максима Т. Ермакова от гнилых овощей. Завтра Вованище наверняка придет опять. Вот головастики, знают дело, подлецы: откопали, привезли и поставили на видном месте именно того человека, который способен отравить жизнь Максима Т. Ермакова по-настоящему.
Рабочий день закончился, приободрившийся народ повалил из офисов навстречу хорошей погоде. Максим Т. Ермаков плелся одним из последних. Вован стоял на прежнем месте и курил, закусив неровными, как камешки, зубами,
Растерявшиеся пикетчики, по большей части немолодые женщины в черных газовых шарфиках, подались назад; транспарант, щелкнув, натянулся, стало видно, что на нем написано: «Ермаков, из-за тебя погибли наши дети!» Вован выплюнул папиросу, его набрякшие глаза уставились Максиму Т. Ермакову куда-то в переносицу.
— Что, Вова? Здравствуй, раз пришел, — произнес Максим Т. Ермаков, почти не слыша сквозь осиное гудение собственного голоса. Рука, выпростанная из дождевика и протянутая врагу, была от ужаса словно в колючей шерстяной перчатке.
Вован заморгал, удивленно покосился на свою темную клешню и, придерживая древко транспаранта под мышкой, протянул ее вперед, словно все-таки не был до конца уверен в ее существовании. Пожатие получилось кривым и болезненным; клешня Вована, совсем не такая громадная, как помнилось Максиму Т. Ермакову, с пальцами короткими и желтыми, будто окурки, все-таки обладала жесткой силищей, от которой у Максима Т. Ермакова слиплись костяшки.
— Как живешь, Вова? — бодро спросил Максим Т. Ермаков, выдавливая улыбку.
В ответ на это морда Вована дернулась такой затравленной злобой, что сразу стало понятно: жизнь у Вованища не сахар.
— А я тебе денег должен, помнишь? — Максим Т. Ермаков улыбнулся так широко, что почувствовал упругое сопротивление собственных ушей.
— Ну, — настороженно подтвердил Вован, и голос его, шершавый и севший, все-таки был тем самым, что десять лет назад вгонял Максима Т. Ермакова в холодный пот.
— Поехали ко мне, отдам, — предложил Максим Т. Ермаков с отчетливым чувством, будто видит самого себя в каком-то странном сне.
Кровавые, как рыбий потрох, глаза Вованища заворочались в глазницах.
— С чего вдруг такое счастье? — просипел он, ежась.
— Да просто деньги есть, — честно ответил Максим Т. Ермаков, вспомнив, что дома точно лежат доллары, «серая» часть зарплаты, позавчера полученная в конверте.
Теперь уже сам Вованище заметался, как бы зашатался на месте, пытаясь ступить заношенными кедами налево, направо, вперед, назад.
— Пошли, — решительно бросил Максим Т. Ермаков и двинулся мимо полуразрушенного строя пикетчиков к запаркованной «тойоте».
Еще немного помедлив, Вован, словно намагниченный обещанными деньгами, последовал за Максимом Т. Ермаковым, причем горбоносой белой вороне пришлось семенить за ним с протестующим криком, пока Вованище не догадался просто бросить на землю древко транспаранта. Минуя фээсбэшный фургончик, разрисованный на этот раз рекламой турагентства, с двумя условными пальмами, похожими на зеленые настольные лампы, Максим Т. Ермаков со злорадством
Сразу стало понятно, что с Вованищем будут одни мучения. Он двигался неуверенно, враскачку, каждая его нога норовила на один шаг вперед сделать полшага в сторону. Максим Т. Ермаков сперва подумал, что Вован отчегото не хочет ехать за своими деньгами, а потом догадался, что это у него такая походка: будто двигают, переваливая с угла на угол, тяжелый шкаф. В «тойоте», на комфортабельном переднем сиденье, Вован снова сделался небольшой и усохший; видно было, что он не езживал в автомобилях такого класса. Сбив с панели на пол пачку сигарет, Вован, пристегнутый ремнем, весь изъерзался, пытаясь выудить пропажу в неравной борьбе со своими нескладными ножищами, торчавшими вверх наподобие противотанкового ежа. Максим Т. Ермаков вел «тойоту» машинально, думая: «Зачем я все это делаю?» Салон машины весь жужжал, полный почти уловимыми для глаза роящимися точками; у Максима Т. Ермакова было ощущение, будто он везет на пассажирском сиденье тикающую бомбу — однако бомба, извлеченная из толпы пикетчиков, фактически украденная из-под носа социальных прогнозистов, теперь на какое-то время принадлежала ему.
В подъезде дежурные, видимо, уже извещенные коллегами о поведении объекта, попытались испепелить Максима Т. Ермакова горящими взглядами, но объект живо втолкнул украденного Вована в душную квартиру. Вован, озираясь, скинул свои опорки; носки его оказались бумажного, несколько разного, серого цвета, из дыры глядела красным буркалом толстая мозоль. На кухне Вован сразу забился в угол, втянул голову в плечи по самые уши.
— Кофе? — светски предложил Максим Т. Ермаков, берясь за чайник.
— Деньги.
— Как скажешь.
В комнате Максим Т. Ермаков достал из-под стопки белья пачечку долларов (ему в последнее время выдавали нелюбимые в московских обменниках потертые купюры), отсчитал двадцать пять тряпичных «франклинов». Потом, словно кто толкнул его под руку, добавил еще пять.
— Вот, держи. Даже с процентом, — гордо объявил он, вернувшись на кухню.
Вован принял неожиданное богатство двумя руками, заметно дрожавшими. Долго не мог успокоиться, тер в пальцах каждую бумажку, будто надеялся, что от трения одна сотня расслоится на две. Наконец упаковал доллары во внутренний карман куртейки, застегнул их там на какую-то мелкую увертливую пуговку.
— Вот теперь и выпить можно, если, конечно, нальешь, — проговорил он подобревшим страшным голосом, вытягивая дурнопахнущие ножищи под Просто-Наташиным беленьким столом. — Кофе ты себе оставь, мне бы чего-нибудь… — Тут Вован мечтательно возвел глаза к потолку, точно предполагая, что оттуда к нему на шелковинке спустится бутылка водки.
Максим Т. Ермаков, почесывая затылок, отправился к бару. Минуту выбирал между виски, водкой и коньяком. Затем, ведомый наитием, сгреб все брякнувшие бутылки, точно дрова, в охапку. Зачем беречь, если самому Максиму Т. Ермакову все эти элитные жидкости — пустые хлопушки? Держал запас в основном для девок, но девки сейчас не главное. У Вована при виде такой богатой выпивки морда озарилась словно бы солнечным светом. Максим Т. Ермаков, решивший ничего не жалеть, настрогал колбасы, вскрыл мясную и рыбную нарезку, изничтожив таким образом весь запас, доставленный накануне одной из старательных путан.