Легкая поступь железного века...
Шрифт:
Шешковский развел руками.
— Может быть, вице-канцлер просто желает преданного сотрудника сохранить?
— И сие может быть, — задумчиво подтвердил Ушаков.
Сказать, что Наталья была просто ошеломлена всем случившимся — значит ничего не сказать. Какой-то ужасный сон, из которого не вырваться… Что делать, с кем посоветоваться? Страх, прочно поселившийся в сердце после беседы с начальником Тайной канцелярии, вытеснил даже отчаяние по поводу измены Петруши и невыносимую обиду отвергнутой женщины. Наталья не помнила, как добралась домой. Мысли путались… Она начала молиться.
Слуги были страшно перепуганы, женщины тихонько
Если бы она могла расплакаться, стало бы легче… Но слезы почему-то не шли, как не шли и молитвы, кроме одной, за которую Наталья отчаянно зацепилась, как утопающий за протянутую руку:
— Царице моя Преблагая, Надеждо моя Богородице…
Она произносила это молитвенное обращение по нескольку раз, сбивалась, начинала сначала…
Принесли письмо. Прочитав его, Наталья вдруг нервно расхохоталась — значит, сюрпризы не закончились. В письме ее приглашал на беседу тет-а-тет сам вице-канцлер…
Вельяминова знала, где живет Бестужев, и дорогой удивлялась, что ее везут в карете его сиятельства так долго. Много петляли. Наконец — приехали.
Хмурый человек в коротком парике, худой, сосредоточенный, сидел за столом в своем кабинете и даже не встал при появлении девушки.
— Где ваш брат? — были его первые слова.
— Не знаю, ваше сиятельство.
— Милостивая сударыня, вы не в Тайной канцелярии! — прогремел Бестужев. — Мне не нужен ответ «не знаю».
— Но я не знаю, клянусь вам! Почему брат должен посвящать меня во все свои дела?!
— Не должен, верно. Кое-кому, однако, может весьма странным показаться, что юноша сбежал из столицы накануне столь странных и тяжких событий, накануне ареста родного дяди. Или кому-то так уже кажется? А? Андрей Иванович не полюбопытствовал?
Наталья молчала.
— Понятно, — усмехнулся вице-канцлер. — Давали расписку: «Обязуюсь молчать, о чем была допрашиваема…»
— Я не смогу продолжить разговор с вашим сиятельством, пока не пойму, что вашей милости от меня угодно.
— Хорошо. Прежде всего, — спасти вас от слишком навязчивого интереса Тайной розыскных дел канцелярии. Второе. Ответите ли вы любезностью на любезность, не отказав мне в выполнении некоторых поручений?
— Каких поручений? — растерялась девушка.
— Секретных.
Наталья возмутилась:
— Простите, господин вице-канцлер! Второй раз за сегодняшний день меня вынуждают становиться агенткой! За кого меня принимают?! Я — из старинного боярского рода и…
— Ваш братец, надо полагать, из того же рода, сударыня, однако он, видимо, не считает для себя зазорным быть моим агентом, понимая, что, служа Бестужеву, служит прежде всего Государыне и России! Вы не согласились служить Ушакову? Да, я все знаю, ибо не только у Андрея Ивановича есть повсюду свои людишки. У меня тоже есть. И в Тайной канцелярии в том числе.
— Нет! — вскрикнула Наталья, обдавая Бестужева взволнованно-негодующим взглядом. — Я сказала ему «нет», однако… меня почему-то отпустили. Думаю, сим дело не кончится. Вот почему, раздумывая по пути к вам, я приняла решение бежать из Петербурга, найти брата и предупредить, дабы он не возвращался в столицу. Бог свидетель, я не знаю, где он, но… догадываюсь. Нынче одно мне важно — вырваться из-под присмотра Тайной канцелярии…
— Глупышка! — засмеялся Бестужев. — Вырваться
— Да, ваше сиятельство, — прошептала Наталья. Она еще в кабинете Ушакова это поняла.
— Чудесно. К заговору хотят притянуть австрийского посланника. Бестужев — сторонник дружбы с Австрией. Продолжать ли?
— Нет. Я поняла.
— Я в стороне, сударыня, от последствий этого бабьего заговора по одной лишь причине: у меня есть добрый друг. Граф Разумовский. А теперь скажите, вам не показалось ли странным столь неожиданное освобождение? Конечно же. Так вот, благодарите Алексея Григорьевича Разумовского, это добрейший человек. Полковник Вельяминов — небольшая птица и хлопотать за него, да и за всех вас, я смог безбоязненно. Ежели я попрошу, сударыня, граф Разумовский возьмет вас под особое покровительство, и даже Ушаков до вас не доберется. Хотя сделаю вам признание от сердца: кредит мой у Ее Величества ныне не велик. Мне нужны друзья и помощники. Вы ведь знакомы с графом Прокудиным, сотрудником моей коллегии? Так вот, брат ваш первый заподозрил, что у того — осиное гнездо. А вы потом ему сие подтвердили. Открою вам еще тайну, коли уж я сегодня столь откровенен: один из доносчиков на Лопухину — ее верный воздыхатель — юный Фалькенберг.
— Не может быть! — изумилась Наталья. — Мой дядя считал его своим главным соперником!
— Нашел ваш дядюшка о ком сохнуть! Нет, нет, сударыня, Фалькенберг — тонкая штучка. Зачем, подумайте, он зачастил в дом Прокудина? Почему у Прокудина снимает флигель французский священник? Александр Алексеевич догадывался, что все они связаны с Лестоком, а может и напрямую с Версалем, и нынешние события подтвердили сию догадку, но у меня нет на руках неопровержимых доказательств. Саша был бы сейчас незаменим. Но он исчез из столицы. И слава Богу! А вам уже известно кое-что, вы подслушали разговор Прокудина с милым немцем. Кроме того, Андрей Иванович Ушаков — на редкость проницательный человек. Если он сам настаивал, чтобы вы поступили на службу в его Тайную канцелярию, значит, знал, что делает.
— Но вы, ваше сиятельство, откуда…
— Не спрашивайте. У стен есть уши, и подслушать можно, при большом желании, даже секретный допрос, производимый начальником Тайной канцелярии. Кстати, опасайтесь Шешковского, того, кто присутствовал нынче при допросе вашем. С виду он тихий и неприметный, и даже по-своему искренне богомольный, но он — верный пес Ушакова, его доверенное лицо — об этом мало кто знает. Очень проницателен и хитер. Но Бог с ними… Я возвращаюсь к своему предложению.
— Значит, я должна…