Легкий кораблик — капустный листок
Шрифт:
У Борьки мысли прыгали, как раскидай. Через полчаса он выболтал все, даже то, что у его лучшего друга Саши Федорова отец ушел. Тут же обнаружилось, что они будут учиться в одном классе…
— Давай сидеть вместе! — предложил Борька.
Петя согласился с радостью. Нет, он согласился с восторгом. Да так, что сделал на руках стойку, чего раньше ему никогда не удавалось.
— Да я… — сказал Петя. Но все его умные мысли куда-то подевались.
Зато одна тревожная мысль протискалась в Борькину голову, хотя та голова избегала мыслей —
У Борьки, как камень, брошенный вниз, упало настроение. Как он мог забыть друга Сашку? Причина была налицо. «Она» сидела и улыбалась.
— Репей! — рассердился Борька.
— Что? — не понял Петя, продолжая улыбаться.
Борька злобно на него взглянул:
— Вот навязался на мою шею, заоконник!
И Петя стал падать. Он отвернулся и продолжал падать с той высоты, куда они вознеслись вдвоем за какие-то полчаса.
Но Борька не дал ему разбиться. Он заметил, что этот Петька, вместо того чтобы двинуть ему в ухо — как сделал бы Федоров, — отвернулся и чуть не плачет.
— Ишь ты! — гордясь и любуясь собой, сказал Борька. — Да ладно. Будем сидеть втроем! — И снова постучал себя по голове: все-таки не такая дырявая башка, как иногда могло показаться. — Пусть попробуют не разрешить, да я — завучу! Да мы с Сашкой!..
Он все уши прожужжал Пете этим Федоровым. И Петя ему поверил — каждому его слову. И вообще Петя ему поверил.
— Такси! — крикнул Борька. — Твоя мать и кто-то еще!
— Папа!
— Петрушка, привет! — закричал на весь двор папа, шагнул к Пете и принял его на грудь, пропахшую Белым морем и этим таинственным «ослаптоски».
— Папа, что же это значит «ослаптоски»?
— Это и значит! — громко засмеялся папа.
Борька не мог оставаться в стороне — никогда такого не было, чтобы он оставался в стороне.
— Счастливый! — позавидовал он Пете. — Встретил! А мои на Черном еще лежат, курортники! А вы чего такой бледный? — обратился он к походнику.
— Почему бледный? — обиделся папа, обижавшийся с большим трудом.
— Ну, незагорелый и тощий!
— А ты кто? — спросил папа.
— Я-то? — в свою очередь удивился Борька, что его можно не знать. — Я Красномак, а вон там мои сестренки Красномаки. В товарищах я с вашим сыном — почитай как полчаса!
— Да ну? Срок серьезный! А надолго?
— На всю жизнь! Иначе и не дружим!
— Правильно! — сказал папа, выгружая кой-какие вещи и помогая маме выбраться из машины.
Такси уехало. Мама бросилась к Пете. Папа принялся развязывать огромный рюкзак.
— Борь! Борь! — в ужасе закричали Таня с Маней. Им почудилось, что брата сейчас в мешок посадят и увезут.
— Да тут я! Бегите сюда, дурехи!
Малышки побросали куличи и — бежать к брату.
— Кто тебя?
— Вот глупыши! Все мерещится им драка! — обращаясь к Петиному отцу, сказал Борька, сокрушенно покачав головой. — А я ведь смирный, почти и не дерусь!
— Очень смирный — прямо Смирнов! — возмущенно сказала мама, с неприязнью взглянув на Борьку. Она уже забыла про разбитый Борькин нос. — Я тебе поверила! А ты что натворил с ребенком. Живого места нет! Вот пойду к родителям…
— Мама! Я первый полез!
— Молчи ты, овечка! — одернула Петю мама и потянула домой. — Я тебе приказала быть дома, а ты?
— Ну, мама, ну не надо так! — упирался Петя.
— Вот пожалуйста! Плохое к тебе липнет — не отлепить!
— А чего? — хором сказали Красномаки.
Папа вгляделся в их удивительные лица и рассмеялся от души.
— Вот молодцы, как на подбор!
Папа вытащил из рюкзака три большущие сушеные рыбины и вручил каждому Красномаку.
— Приходите к Петрушке! Будем рады вам!
Походник взвалил на себя вещи. Борька взялся ему помогать.
— В следующий раз возьмете меня на Белое море?! — неожиданно вырвалось у Борьки.
— Не знаю, не знаю! — засмеялся папа. — А ты заходи к Петрушке! При случае! Привет!
— Привет! — закричал Борька и понесся к сестренкам. — Хороший! Сразу видать! — сказал он им. И сестренки с ним согласились, потому что рыба была вкусная. Борька взглянул на них и обмер.
От хорошеньких кукол не осталось следа. Платья были заляпаны грязными жирными руками, засаленные панамки топорщились, и вдобавок руки — грязные и липкие — девчонки вытирали о волосы.
— Бандитки! Что вы наделали? О волосы-то зачем? — заплакал Борька. Только сестренки могли выжать слезы из сухих глаз Красномака.
— Не сердись, Боречка! — стали они оправдываться. — Мы — как ты!
— Я так не делаю! — всхлипывая, отпирался Борька.
— Делаешь, Боречка, делаешь! В обеде, в каше, и в конфетах!
Он перестал отпираться — с ними это было бесполезно! Голова его лихорадочно заработала в поисках оправданий.
— Я за вами глядел? — спросил он, делая страшное лицо, как у волка. Он всегда их пугал, когда приходилось сваливать на них свою вину.
— Да, — согласились они неуверенно, потому что им было страшно.
— Глаз не спускал с вас? — Они подтвердили, думая, что это все равно, — они-то глаз с него не сводили, пока сидели в песочнице.
— Боря! Борис! — закричала из окна бабушка. — Домой!
— Ну, все! — загробным голосом проговорил великий страдалец. — Щас наподдаст мне! Потопали!
— Потопали! — покорно согласились сестренки, понимая, что им тоже несдобровать.
Они втроем потопали и потащили рыбный запах по всему двору, а потом — по лестнице с этажа на этаж. Сразу чувствовалось, что идут настоящие рыбаки.
У девочек рыбы хранились под мышкой. Они осторожно переступали ступеньку за ступенькой — Борька никогда не пользовался лифтом — и наперебой повторяли, как они угостят бабушку рыбой, и, может, бабушка не будет ругаться, потому что рыба — вкусная.