Лёха
Шрифт:
— Плетешь! Не было у нее двадцати литров.
— Сейчас да — и некормленая и непоеная шаталась, да еще и напугали ее. А так — двадцать точно даст. Ладно, не о том речь, пошли, нам еще топать и топать.
Собрались быстро и пошли. Семенову очень не нравилось, что потомок носом шмыгает. Не очень видать ночевка в лесу понравилась. Это и понятно, ночи уже холодные. Зато поэтому комаров меньше стало, а этот из будущего к комарикам непривычен. Видимо там, в будущем, комаров извели на нет вообще. Совсем вплотную к болотцу Семенов решил всей компанией не идти. Остановились в полукилометре, выбрав удобную для привала полянку.
— Слушай, Семенов, надо бы насчет коровы пару моментиков обсудить, давай-ка, мы к ней подойдем — сказал Петров, поднимаясь с земли.
Недоумевая, что это вдруг такое насчет коровы зачесалось у городского, Семенов отошел к мирно жующей Зорьке. Петров встал спиной к сидящим спутникам, показал пальцем куда-то корове в ухо и сказал довольно громко:
— Значится, у этой твоей Зорьки есть такая вот вещь…
И уже тихо, шепотом почти, подмигнув со значением, продолжил:
— Этот гусь дурак дураком, нарассказывал мне тут такого, что как бы нас с тобой за цугундер не взяли, когда к своим придем. Паршиво выходит, совсем паршиво. И к немцам нельзя, чтобы попал, он конечно балбес и ничерта толком не знает, но нельзя, чтобы он у них трепался…
— Да брось ты, нормальная корова! Ты в них ничерта не понимаешь! А туды же, умничаешь вот! — возмущенно ответил ему Семенов и, убавив голоса, спросил встревожено:
— А что он тут тебе такого нарассказывал, пока я отсутствовал?
— Долго объяснять. Если коротенько — коммунистическая партия продалась англичанам с американцами и Советский Союз продали с потрохами. И про Сталина такого нарассказывал, что сидеть не пересидеть, если что. И хорошо еще, если сидеть только. Может мы этого фрукта чпокнем тихо? Пользы от него куда меньше, чем вреда будет. Я таких знаю.
Семенов задумался. Поглядывая на корову. На Петрова, на Лёху. Потом решительно сказал:
— Нет, не годится. Взводный ясно приказал — к нашим доставить. Понимаешь, тут такое дело — я не знаю, что он полезного сказать может. И расспрашивать его не собираюсь. Да и тебе не советую. Спросят — говорили с ним о чем-либо? А мы в ответ — никак нет. Ни о чем не говорили.
— А тебе так и поверят, держи карман шире — хмыкнул Петров.
— Ну, там видно будет. Да и просто так человека гробить, ни с того ни с сего — не дело. Может он вообще твой правнук — сказал колхозник.
— Фамилия у него не та — ухмыльнулся мрачно токарь.
— А ты может потом дочку родил. В смысле не ты, конечно, но, в общем, и такое может быть. Или там от внучки. Пойдем пока утоплого старшину укуюшим — предложил Семенов.
— А этот барин что? — показал глазами на выдохшегося от похода по лесу потомка Петров.
— Не стоит. Потом сам увидишь — негромко ответил колхозник. И двинулся к болотцу. Разделись, полезли, чертыхаясь, в холоднющую темную воду.
Когда бойцы вытащили тяжелое мокрое тело на твердый бережок, Петров осторожно плюнул в сторону и согласился:
— Да, он бы тут наблевал бы нам, как мой сменщик после своей первой получки…
— А что — отравился чем? — поинтересовался, походя Семенов, прикидывая, как сподручнее будет стянуть одежку с трупа.
— Ершом угостился, а сам зеленый, только после фабрично-заводского, фабзаяц одно слово, вот и развезло. Гляди- ка пистоль есть — и небрезгливый Петров начал расстегивать глянцевито блестящую, набухшую водой кобуру. Семенов покосился на него, но ничего не сказал, укладывая аккуратно местами подмокшее шелковое полотно парашюта, дивясь на роскошную дорогую тонкую и легкую ткань и на отличные веревки строп. Вот в хозяйстве бы пригодилось и то и другое — и рубашки и платья бы отменные пошить можно было бы, и сносу б не было, а уж крепкая веревка для крестьянина — первеющее дело, всегда пригодится. Семенов из дома никуда без веревки не выходил. Без веревки и ножика.
— Невезуха — огорченно цыкнул ртом Петров и кинул пистолет в траву.
— Что такое? — спросил его Семенов.
— Гнутый. Ни взвести, ни обойму вынуть. Не пистоль, а стоп-машина. Ну да понятно. Хорошо землячка обо что-то приложило — стал, как мешок с костями и вон ноги переломаны…
Ноги у покойника и впрямь лежали так, словно в них добавилось еще несколько суставов. Но это-то еще ладно, вот то, что половина лица была снесена напрочь, и потому скалился мертвец жутковатой улыбочкой, действовало на нервы сильнее.
— Прямо как Габайдуллина распотрошило — сказал Петров и стал расстегивать хитрые лямки от парашюта.
— Габайдуллина — взрывом — заметил Семенов.
— Так и этот тоже под взрыв попал, наверное.
— Белье снимать не будем?
— Обойдется… правнучек… Ты б его послушал, обормота. Носки оставим?
— Оставим. А слушать… Не хочу я его слушать. Мне он полезного ничего не расскажет. А кто там наверху кого подсидел — мне это знать ни к чему. Здоровее буду.
— Ишь ты какой. Умный — иронично — уважительно протянул токарь.
— А люди везде одинаковы. У нас так три председателя колхоза поменялись — все друг на друга в район письма писали. А сядет новый на стул председательский — на него пишут — немного путано пояснил Семенов, но Петров все понял, кивнул.
— Интересно — каково оно — носить шелковые портянки? — спросил, помолчав Петров.
— Не знаю — отозвался Семенов, вспомнив, что бабушка рассказывала, когда сказки, то в сказках этих как раз сказочные цари все носили именно шелковые портянки. Для Семенова с детства это было символом сказочного богатства, впрочем, для бабушки видно тоже.
Петров примерился и, достав полученный по наследству ножик, стал кромсать парашют.
— Ты что, сдурел? Это же военное имущество! — испугался Семенов.
— Не трусь и не боись — правнучек-то хоть и чушь всякую нес, а вот про то, что сюда мы вернемся еще нескоро — не то через год, а может и через три, это точно помнит. На войне и год-то много. Ты-то зачем это полотнище из болота выволок? Тут наших интендантов нет. Небось намылился на сало обменять, а? — пояснил свои действия Петров.