Лёха
Шрифт:
— Страсти — то какие — ужаснулась соседка Лёхи, зазывно на него поглядывая.
— Не могли гранаты так железное колесо разнести — твердо и уверенно сказал Евграф Филиппович. Не то, чтобы осадить говоруна-рассказчика захотел, а скорее для порядку. Чтобы не очень заливал тут бабенкам. Танк с деревянными колесами, как же. Тут хотя и деревня, а про танки наслышаны.
Петров осекся на полуслове. Семенов с одной стороны порадовался, что вот опять горожанина в лужу посадили. С другой стороны нехорошо получалось — все-таки токарь — сослуживец и товарищ, а его раз — и срезали. Тем более, что Семенов не видел сам-то как Габайдуллин танк подбил, но когда этот самый Петров выдернул его за шкирку из ячейки и поволок в атаку, то и порванный труп Габайдуллина и перекосившийся танк — без переднего здоровенного колеса, кстати, сам своими глазами Семенов видел.
Совершенно неожиданно на выручку токарю пришел потомок, решительно допивший самогон из стакана и, косясь на глядящую обожающим взглядом соседку, твердым, хотя и немного гнусавым голосом отчеканил:
— Если это был французский танк Рено ФТ-17 или как его называли немцы Pz.Kpfw.18R 730(f), то вполне возможно, что ведущее колесо разлетелось в щепки — на ряде машин оно было из дерева с обтяжкой железом. Несмотря на противопульную броню, танк превосходил ряд образцов немецких панцерваффе и потому использовался в количестве нескольких сотен штук.
— Кхм! — внятно сказал Семенов. Потомок уловил намек и заткнулся. Он, честно говоря, и сам не понял, что это вдруг его понесло вспоминать случайно прочитанное на форуме игры «Ворлд оф танкс». Не иначе самогон, да еще упругое круглое бедро соседки, которым она, то и дело словно случайно касалась его ноги.
— Вот он как раз и был — с места в карьер продолжил свое повествование Петров. А Евграф Филиппович неожиданно спросил:
— А вы, значит, в том бою не вместе бились?
— Откуда! Мы же пехота — царица полей, а он — залетный — несколько с намеком ляпнул Петров.
— Понятно, понятно — успокоился Евграф Филиппович. Для него это было как раз хорошо — раз артель сбродная — значит, уговорить остаться их будет проще.
— А як так вышлось, что танк французский, а за немцев? — по-прежнему зазывно поглядывая на образованного соседа, волнующим голосом спросила прижавшаяся бедром к Лехиной ноге женщина.
— Это-то понятно — отозвался Евграф Филиппович — Франции сейчас нет, а все ее добро германцам в наследство досталось. Да и от других стран тоже добра мусить перепало немало. Европа ж!
Петров кивнул и продолжил заливаться — как они по лощинке выскочили прямо на нескольких немцев и свалили их стрельбой в упор и штыками, а потом их героический взводный сунулся лицом в траву, и его пришлось тащить с собой, тяжелораненого. Но вот — сумели оторваться. И теперь они тут.
Другая из сидевших за столом женщин, пожилая, спросила — и Семенов понял, хотя язык и не был привычным русским — куда делся взводный, а после разъяснений взгрустнула и предложила выпить за упокой души всех павших. После этого уже Семенова сильно разморило, и он кивнул своим товарищам, что пора бы и честь знать. Застолье закончилось, поблагодарили радушных хозяев и отправились на боковую — на сеновал.
И даже не караулили этой ночью, расслабились.
Все-таки жизнь прекрасна — подумал Лёха, когда после парилки приходил в себя, сидя в предбаннике маленькой баньки. И позавтракали по-человечески, и пообедали добротно — нельзя сказать, чтобы изысканно, но плотно и вполне человеческой пищей — каша со шкварками вполне по душе пришлась. И даже злобный этот Петров после вчерашнего уже не так глядел. Уже не злобно, скорее — озадаченно. Сам Лёха не мог внятно себе ответить — с чего вдруг отверз уста свои и изрек важное, выручая злобного токаря. А хорошо получилось. Всего-то вспомнил, что на форуме ВоТ прочел. А как здорово получилось! Ну, и немножко еще то помогло, что в помянутой игре у него этот несуразный танк был одним из любимчиков — хитрый Лёха прокачал по максимуму экипаж, поставил на танк самую лучшую пушку, оснастил всякими прибамбасами — и потому, играя в «песочнице», где обычно возились именно такие слабосильные машинки и новички — рвал противника свирепо своим экипажем мастеров. Кто б мог подумать, что пригодится! А — пригодилось. Значит не все потеряно, может оказаться, что знания окажутся важными не только для этих трех пехотинцев. На всякий случай Лёха стал вспоминать тактико-технические данные других танков из игры и неожиданно убедился, что помнит довольно много. Беда только в том, что не может отличить те машины, которые в войне участвовали от экспериментальных, типа Мышонка пресловутого. Но все равно — не так уж все и плохо.
Тут его опять позвали в парную, и, чтобы не упасть лицом в грязь, Лёха гордо пошел в самую жару. В такой жаре, наверное, сталь варят.
— Прямо духи с феромонами — еще успел подумать он.
А дальше думать уже не заладилось. Потому что огрызки мыслей типа: «Девайс интуитивно понятен, опция доступна, дурь какая в голову лезет, а сиськи у нее класс, и без силикона, а такие, чего это за ересь, еще никак подумай „ябывдул“» — никак не тянули на плод мыслительного процесса. Женщина оказалась стройной, что особенно было заметно в контрасте с тем, какой она была хоть и в праздничной, но мешковатой одежде, страстной, и, что особенно удивило Лёху — явно не без опыта, потому как в сравнении с ней виданные им не раз порноактрисы в подметки ей не годились, потому как были словно неживые. А эта была живая и именно сейчас Лёха ясно убедился, что настоящая женщина — это замечательно и ни с чем не сравнимо. Разумеется, если она Настоящая Женщина. Эта была именно таковой. И мягкой и крепкой и нежной и податливой и понимающей и очень смелой и в то же время послушной…
Расставание получилось тяжелым. Не кривя душой — самому было очень трудно уходить из гостеприимной деревушки. Единственно, кто остался спокоен — это Жанаев, на его широкой физиономии никаких чувств не отражалось, а вот остальные трое брели с дурным настроем. Не заходить в деревеньку было нельзя, а зашли — тоже вон что вышло. То, что Петров влюбился по уши, Семенова не удивило, его сослуживец моментально влюблялся не реже одного раза в месяц, причем влюблялся истово и самозабвенно. И совершенно искренне. До следующего раза. Ну и тут, разумеется, так и вышло — так, что не удивительно. Потомок тоже утром от шалой вдовушки вышел с глазами на пол-лица и широченной глуповатой улыбкой. Тоже, значится, любовь у них завертелась. Понятно, бабенка была хороша, белозубая, ладная, гибкая и улыбчивая. Все при всем, картинка. Чем-то она напомнила Семенову его собственную жену, потому, наверное, настроение и испортилось. Сразу по многим причинам. И потому что его жена тоже может стать такой же вдовушкой, голодной до мужской ласки и что сейчас она там, а он тут и потому, что если он останется здесь, то прикипит сердцем и получится так — бросит и жену и дочку. Такого у них в роду делать было не принято. А в том и беда, что уходить уже и не хотелось. Оно конечно и раньше — место, где удалось поспать и пожить безопасно сразу становилось очень симпатичным — даже кусок окопа почти дом родной, если в нем пожил, а тут не окоп, а вполне приятная и до мелочей знакомая деревня. И люди душевные, понятные, а что говор странноватый — так не удивительно — костромичи не так говорят, как ярославцы, масквачи — тем более, ну а уж про вяццких и говорить не стоит. И ничего, не мешает. Привык бы, делов-то. И помощь им пригодилась бы очень — самое время сейчас для крестьянской работы, а мужиков и без войны нехватка. Двое в город подались, двух в армию забрали, потому бабенкам пришлось и за мужиков работать.
И все это клубилось в душе, и радости никакой от этого не было.
Потому, когда утром уже собравшийся Жанаев явился к Семенову, решать пришлось и для себя самого. И непросто было решать. В общем, все же позавтракали, попрощались и двинули дальше. Женщины всплакнули, потомок с Петровым тоже в общем почти совсем до того же дошли, глаза на мокром месте были, но все же выдвинулись из деревни. Еще ело то, что на прощание Евграф Филиппович притащил старую, но ухоженную винтовку, той еще царской выделки — с граненым казенником и попросил обменять ее на улановский карабин.