Лекарь
Шрифт:
«Интересно, а моя Ганийя, такая же была бы?»
В комнате, мы расселись по низким лавочкам, на которых лежал мягкие подушки. Откинувшись на стену, я осматривался вокруг.
— Смотришь, как мы бедно живем?
— Что ты, у тебя хорошо. Чисто и просто. Бывал в домах, так в них повернутся негде, мебель ковры, комоды, столы. И зная твою пройдошную натуру, могу сказать, что спрятал ты половину, а кувшин с динарами прикопал у стены, за плитой на кухне.
Лицо Исаака слегка вытянулось и малость побледнело, но бодрым голосом
— А пока я Сарой разговаривал, ты весь извертелся, всё шею тянул. Вот я и подумал, а что там может быть? Тебя спросил.
— Да мне показалось, что там мышь бегает…
— И стало страшно, что она откопает. Ты решил, что надо перепрятать
— Мухаммад. А ты стал …. Стал ещё ….
— Не ломай голову Исаак, от этого все мои беды проистекают. Слышал про Химс?
— Да, с одного каравана сказали, что в городе чума, и они с трудом успели выехать, а другие на следующий день, говорили что ни какой чумы нет. Что всё нормально. Просто кто-то пустил ложные слухи, и в городе была паника, эмир даже казнил несколько человек за это.
— А давно был первый караван?
— Позавчера они ушли. Их даже в город не пустили. А что в Химсе произошло? Ты же вроде как видел и можешь правду рассказать.
— Могу. Только давай, подождем Ибрагима. С сначала поедим. И где там Сара, сказала нам быть здесь….
— И сейчас говорю, будете лезть под руку, получите от меня, как в старые добрые времена.
Сара вошла, открыв дверь спиной, держа в руках поднос, на котором стоял заварной чайник, накрытый тряпицей. Маленькие стеклянные стаканы, и тарелочка с горячей выпечкой. Поставив все на столик, ушла со словами. — Много не ешьте, а то потом места для барашка не будет.
Исаак потянулся, было, оказать гостеприимство, налить мне напитка, но я взял в руки чайник, приоткрыл крышку и вдохнул волшебный запах чая, настоянного с лимонной корочкой. — Сара до сих пор помнит? Что я люблю именно так заваренный?
— Да. Знаешь, мы тогда очень расстроились, когда вдруг в один из дней, ты вдруг пропал. С вечера был, а утром не стало.
— Да что ты меня пытаешь, я обещал? Сделаю. Расскажи как твой старший? Сара сказала, что скоро дедом станешь.
— Да я уже один раз дед. Вот второго внука ждем. Повитуха говорила, мальчик будет.
— Как внука зовут?
— Внучка. Далила. Два года егозе, а уже норовит деду бороду вырвать с корнем. Я иногда думаю, что женщин этому с детства учат. Мелкая, а хватка такая, что и не отдерешь.
Недавно сказала первое слово, мы три дня гуляли.
— А работать когда?
— А что работа? Не шакал, в пустыню не убежит. А для тех, кто потерял счет дням, скажу, что сегодня суббота. Может Вы добропорядочные мусульмане, и работаете, а мы чтим этот день.
Я отпил из стакана, поставил его на стол. Потом взял кугол. Объеденье
— Исаак, глядя на эти пирожки, я понимаю, почему ты такой толстый
— Это Я, толстый?
— Ну, упитанный. Скажи мне упитанный и уважаемый, мастер Хаким, жив ещё?
Мне нужен инструмент, я свой, к сожалению, потерял, а без него не могу лечить. И поможешь мне с покупкой трав. Сам я и Ибрагим выходить не будем. Придется тебе или твоему среднему побегать по лавкам.
— Побегает ему полезно, а если ты ему динар дашь, он будет бегать в два раза быстрей.
— Исаак, за динар я феника по барханам загоняю.
— Что ты жадничаешь, тебе жалко дать медный динар, хорошему мальчику?
— Хорошему мальчику я дам два динара, если к вечеру у меня будет все то мне нужно.
— Три, и он будет помогать.
— Исаак, помогать мне это работа, евреи не работают по субботам.
— Помочь другу его отца, это не работа, это помощь, и за четыре динара….
Я рассмеялся, — Исаак, с тобой торговаться, голым остаться. Три динара, и он будет помогать, мне.
Что он хотел ответить, я не узнал, пришла Сара, стала накрывать стол.
Простые, плетеные из листьев пальмы подставки, на которые она поставила глиняные миски. Рядом положила ложку, только Исааку, а для меня тарелку с нарезанными лепёшками. Сходила, принесла большой глиняный горшок, когда сняла крышку, я чуть не умер на месте, оттого, что чуть не захлебнулся слюной. Пряный запах барашка, сдобренного чесночком и перцем, и над всем этим, чуть-чуть плавает аромат лимона от лежавшего на столе кугла. Глядя на меня снисходительно, Исаак взял ложку и демонстративно зачерпнул из своей миски. Я молча не говоря ни слова, открыл свою поясную сумку и достал оттуда серебряную ложку, общение с Ибрагимом всё таки дает свои плоды.
И был вознагражден, видеть глаза, этого «жадного» еврея, доставило удовольствие.
— Ух, ты, какая занятная вещица, продашь? — Наконец смог он, выговорить.
— Не — а, подарок друга. — Там на самом деле было, на что посмотреть и подержать, почти полфунта серебра.
— А тебе другую ложку подарю и денег дам.
— Сколько?
— А говоришь подарок друга.
— Так интересно, узнать цену, может и поторгуемся.
Он хитро улыбнулся, и стал, молча есть, отлично приготовленную баранину, не забывая отщипывать кусочки от моей лепешки. Мы уже почти заканчивали, когда прибежал сын Исаака.
— Папа, я выполнил твое поручение, я рассказал ему, где мы живем, и он сказал, что скоро будет.
— А с верблюдами чего? Ты был у Мехди, говорил с ним, что мы поставим к нему на пару дней…
Он повернулся ко мне, — Сколько он должен был купить?
— Троих.
— Трех верблюдов.
— Был. Но он опять завел разговор: что ты за прошлый раз не заплатил, и он не возьмет никого, пока ты не вернешь ему три динара.
— Рувэн. — Исаак в задумчивости смотрел на стоящего перед ним подростка.