Лекарь
Шрифт:
— Так я же хочу тебе помочь. После твоих рассказов мне самому уже стало интересно кто ты? И что ты? Вот я и стараюсь изо всех сил, у меня от этих размышлений голова уже заболела.
— Тебе сделать отвар?
— И как я сдохну? Сразу или через месяц?
— Ну и хрен с тобой, прекрасная пери, мучайся и не верь, злись на меня и на себя.
— А я здесь причем?
— Как причем, ты видел как я лечу, видел что они все остались живы, но ты мне хочешь доверить свою пустую тыкву, поэтому ты начинаешь злиться сначала на меня, что я такой плохой,
И произнес угрожающим тоном, — Сварю, будешь пить или за шиворот вылить?
Ибрагим смотрел на меня злым взглядом, потом с его лица исчезло, всякое выражение осталась только боль. Он махнул рукой и что пробормотал на своем родном языке.
— Ибрагим, что ты сейчас сказал?
— Поговорку с моей родины. — Он обхватил голову руками и застонал, — Вари быстрей отравитель, может, сдохну быстрей и мучиться не буду.
Я засуетился, доставая то, что насобирал по дороге и что нашлось у моих несостоявшихся убийц. Горячая вода была и очень скоро Ибрагим пил, слегка остывший отвар.
— Ну а всё-таки, что за поговорку ты сказал, что-то подобное я слышал однажды.
— Двум смертям бывать, одной не миновать.
— А это как? Разве можно умереть два раза? Про одну понятно, но две?
— Мухаммад, я знаю, от чего умру, ты меня заболтаешь до смерти. — Он сидел с таким видом, словно боялся расплескать содержимое своей головы, поворачиваясь всем телом, следил за округой, за все время нашего разговора.
— Всё хорошо. Еще немного, самую малость и тебе станет легче. Давно у тебя такое?
— Давно, с тех самых пор как проломили череп. Пол года заживало.
— Храбрый воин назови мне хоть одну кость, какую тебе не ломали, за всю твою службу?
Он ткнул себе между ног, — Это единственная, целая кость.
Я рассмеялся, — Вот ты и начал оживать, ну что продолжим?
— Мухаммад, что ты сюда намешал, сколько меня не лечили, но так быстро, ни разу не было?
— Ты меня убьешь! Поклянись, что не тронешь меня пальцем, и я скажу. Или я буду молчать, а ты мучаться от любопытства.
— А — а, клянусь, отравитель, что не трону тебя пальцем, я тебя задушу, если ты не откроешь мне истину.
— Ну так умирай от любопытства. Только смотри, мой отвар будет помогать от боли некоторое время, потом, если станет опять плохо, пей по одному глотку, но не больше. И часто его нельзя. Один раз в семь дней.
— Почему?
— Привыкнешь, помогать перестанет.
— Я так и знал, отравил. И когда я умру?
— О. Мой яд который ты выпил. Это очень сильная отрава, она будет убивать тебя долго, и ты умрешь в страшных мучениях лет, — Я сделал скорбное выражение лица и сложил руки как для намаза, — через двадцать.
Он закатил глаза под лоб и откинулся на спину как будто умер. И жалобным голосом произнес, — Ты обманул меня, я проклинаю тебя и завещаю тебе. Воспитывать моих потомков пока они не вырастут и не станут большими и сильными и после этого они убьют тебя, отомстив за мою смерть. — После этого он сел и довольным голосом сказал, — А я буду приходить к тебе каждую ночь и мучить тебя до утра.
Потом его лицо стало серьезным, — Ладно посмеялись и будет. Так в каком городе ты был?
Я задумался, вспоминая, — Это был Ярмук.
— Ярмук? И Ты был там?
— Что значит и ты? Да, я был в нем, провел там неделю и ушел дальше. По дороге встретил Юсуфа, а потом тебя.
— Да про другое, я ведь тоже был там. Ты в какую сторону вышел? Я на юг пошел, но по дороге попал, в самум, верблюд сдох и мне пришлось тащиться пешком, случайно набрел на вас, видел, как Юсуф зарезал, того беднягу.
— Тебе не повезло, Я вышел через восточные ворота, и вполне благополучно добрел до маленького городишки, где решил пожить пару дней, а потом идти дальше.
Ибрагим завалился на спину, выдернул соломинку, сунул в рот, закинул руки за голову. И стал смотреть на звезды, которыми было усеяно всё небо.
— Мухаммад, а пошли на мою родину? Ко мне, познакомлю тебя со своими родичами.
Знаешь, я так устал скитаться по вашим пескам, так хочется простого снега, пушистого, белого, мороза обжигающего щеки. Я не хочу думать о том, где мне взять воды, чтоб попить, я не говорю умыться.
Он перевернулся на бок и посмотрел мне в глаза, — Я хочу умереть дома. И пусть тот, кто меня убьет, будет из моего рода. Если мне дадут слово, старейшины, я его скажу, если нет, приму судьбу. Пойдешь со мной?
— Ибрагим, я пойду с тобой, только с одним условием, что ты проводишь меня обратно, после того как тебя убьют. Что я буду делать один в твоем доме? Я бывал пару раз на перевалах и попадал под снег, и мне не хочется попадать под него и мерзнуть, я очень люблю тепло и моё жаркое солнце.
— Значит, не хочешь со мной идти? Отказываешь в последней просьбе? Я ему верю как другу, а …
— Веришь, но не доверяешь.
— Да не доверяю, но если пойдешь со мной, буду доверять.
— А так нечестно!
— Честно, а вот обманывать меня, можно?
— Ибрагим, когда я тебя обманывал?
Он сник и махнул рукой, — Ну тебя, сторожи, только не так как прошлой ночью.
— Эй, Ты, что спать собрался? Нет уж, я буду, а ты охраняй
Он меня разбудил, когда горизонт окрасился яркой полоской света, и можно было рассмотреть всё вокруг. Ничего интересного, флегматичные верблюды, лениво жующие свою жвачку, блеющие овцы, пригнанные в город для продажи, заспанные люди.