Лекарство от любви
Шрифт:
— Они сказали, что это что-то совсем новое. Не описанное в книгах прошлого. Ты о таком не знаешь.
— Вот уж не думала, что у Светлых может быть какой-то прогресс, — фыркнула Изольда. — Они же как огня боятся любых новшеств, способных Нарушить Равновесие, да еще и попрать их Этические Принципы. Хотя последними они, конечно, всегда охотно поступаются ради Благой Цели… И что, они обещали снять с тебя это заклятье, если ты выполнишь задание?
— Нет. Они говорят, что сами не знают, как это сделать.
— Значит, тебя освободит только смерть того, кто наложил заклятье… Кто это был?
— Игнус.
— Ну да, ну да… Но я не могу тебе обещать, что убью его, — сказала Изольда серьезно. — Он… еще может быть нам полезен. Как, впрочем, и остальные. В новом качестве.
«В качестве твоих рабов», — мысленно расшифровал Кай, а вслух сказал:
— Я не прошу никого убивать. Я сам на это согласился и знал, на что шел.
— Да? Ну ладно, спасибо, что предупредил… Надо будет
— Я могу носить… что-нибудь вроде маски. И перчатки.
— Я распоряжусь. Вообще, пришлю тебе новую одежду вместо этого мятого и грязного мундира. Честно говоря, тебе идут эполеты, но ведь ты не военный, а порядок должен быть… Какую ты хочешь комнату? С видом на озеро, конечно? На закат, на восход?
— На закат. Я люблю закаты.
— Представь себе, я тоже. Хотя это, конечно, не оригинально. Но красота и не обязана быть оригинальной, верно?
— Да. Я сам об этом писал.
— Я помню… Я распоряжусь насчет комнаты и ужина. Пришлю тебе служан… ах да, конечно, слугу-мужчину. Обращайся к нему с любыми вопросами и пожеланиями. Горячая ванна, книги, все, что хочешь. А мы продолжим наше общение завтра. Спокойной ночи, Кай.
— Спокойной ночи… Изольда.
Кай читал свои новые стихи, стоя на опоясывающей башню галерее и глядя на закат. Впрочем, пейзаж, открывавшийся ему, не имел ничего общего с мрачными и жестокими строками, рожденными его воображением; напротив, ясный и тихий летний вечер над горным озером воплощал собой покой и умиротворение. Плавно опускающееся солнце свершало свою ежевечернюю алхимию, переплавляя золото в медь, разливавшуюся по зеркальной озерной синеве, и даже водопад внизу шумел как-то успокаивающе. Изольда, стоя, как всегда, справа от Кая (неизменная деликатность, которую он ценил), внимательно слушала поэта.
Подходил к концу шестой день пребывания Кая во Фламмештайне. С первого же дня он получил полную свободу — не только возможность беспрепятственно гулять по замку и окрестностям, но и право брать на конюшне жеребца для более дальних прогулок. Впрочем, в первые два дня он не высовывал носа наружу, целиком поглощенный обследованием самого замка — всех трех его частей, из которых самой обширной оказалась не верхняя, а средняя, благодаря целой сети уходящих вглубь скалы коридоров, в которых с непривычки можно было заблудиться. Но наибольший его интерес вызвал не этот лабиринт — по правде говоря, в основном там располагались хозяйственные службы, склады и мастерские — а роскошная замковая библиотека. Изольда собрала у себя, вне всякого сомнения, одну из лучших частных коллекций книг в Империи — и хотя по объему она, конечно, уступала Императорской библиотеке в столице, здесь можно было найти то, что не предложило бы ни одно государственное собрание — практически полный набор из Реестра запрещенных книг, само содержание которого считалось засекреченным. Многое там относилось к магии, что Кая, не имевшего (как и абсолютное большинство людей) ни малейших магических способностей, мало интересовало. Но попадались и философские, и научные работы, например, «О происхождении и существе морали», «О методах манипуляции толпой», «О наследственных механизмах и способах улучшения человеческой породы». Были там и исторические хроники в их неотцензурированном виде, особенно касавшиеся периода объединения магов различных королевств в борьбе против Вольдемара и последовавшего за этим становления единой Империи. Много, ох, много там было такого, по сравнению с чем бледнели даже обличительные
Он понимал, что чтения здесь хватит на многие месяцы и годы. Равно как и то, что, обеспечь он победу Светлому Совету, все это собрание было бы уничтожено… Не пытаясь за считанные дни объять необъятное, он продолжил обследование замка и его восхитительно живописных окрестностей. Помимо коня, в его распоряжении была и лодка для прогулок по озеру (ему предложены были и гребцы, коих он мог истребовать в любое время, но Кай, любя одиночество, предпочел садиться на весла сам).
Вечером его ждал ужин в обществе Изольды, переходивший обычно в длительную беседу (лишь в вечер его прибытия она не стала приглашать его, понимая, что гость утомлен не самой комфортной дорогой и должен переварить все случившееся). Иногда, впрочем, она посылала за ним — или являлась лично — и в более раннее время, если он был в замке (но она ни разу не выражала претензий, если его на месте не оказывалось). Единственным неудобством — с которым Кай, впрочем, быстро свыкся — была тонкая ткань, которой он закрывал лицо ниже уровня глаз наподобие тех повязок, что носят кочевники южных пустынь, защищая свои лица от горячего песчаного ветра. Учитывая, что в замке была и женская прислуга (хотя преобладали все же мужчины), Кай надевал ее (как и перчатки) не только для встреч с Изольдой, а и вообще всякий раз, выходя из своей комнаты. Естественно, есть с повязкой на лице было бы затруднительно, поэтому во время их совместных трапез он садился на достаточном расстоянии от нее (не напротив, а по диагонали со стороны левого профиля) — места за огромным столом, который вместил бы три дюжины человек и за который садились только двое, хватало. Прислуживали им за ужином только мужчины.
Изольда оказалась интересной собеседницей. Читать она любила еще с юности — правда, тогда эту ее страсть сильно ограничивали скудные финансовые возможности — а с тех пор, как начала развивать свой магический дар-проклятье, читала запоем. Но она не принадлежала к той категории книгочеев, о которой сам Кай в свое время писал: «И что же? Твой ум — лишь собранье чужих заблуждений!» Напротив — Изольда составляла собственное мнение на всякий счет и готова была его отстаивать, не признавая никаких непререкаемых авторитетов. Каю, всегда придерживавшемуся тех же принципов, такой подход определенно импонировал — даже когда он был несогласен с ней по существу вопроса.
С прочими обитателями замка Кай практически не общался, не считая кратких приказов, отдаваемых слугам. Они были… дрессированными животными, не более чем. Причем животными, не вызывавшими у него — в отличие, к примеру, от тех же лошадей — никакой симпатии. В первые дни Кай все же переговорил с некоторыми из них и лишний раз убедился в этом. Даже то, что они были обращены в любовное рабство не по своей воле, их не оправдывало. Во-первых, отнюдь не во всех случаях это было так. Хватало и тех, кто прибыл к Изольде добровольно, понимая, что его ждет (каждый из них, очевидно, в глубине души все же надеялся, что именно ему удастся «покорить сердце Изольды», но эта надежда лишь еще полнее свидетельствовала об их безнадежной глупости). Во-вторых, никто из них не жаждал свободы. В третий или четвертый раз выслушав, что даже безответная любовь все равно прекрасна, Кай с отвращением отказался от дальнейших попыток говорить с ними.
— Шпили, балки, карнизы, теней паутины Прихотливы, где надо, где следует — строги, И практически даже не портят картины Эти серые куклы в пыли на дороге. Вдруг одна шевельнется, раздвинет лохмотья: «Ради бога… спасите хотя бы ребенка…» Ты изящным движеньем натянешь поводья И, взглянув на нее, расхохочешься звонко. В самом деле, забавно наличие мненья У помехи, что портит гармонию сцены, Будто мы бы желали ее сохраненья И готовы платить за то некую цену! Впрочем, ново ли то, что они бестолковы? Крикнешь ты: «Догоняй!» — и помчишься к закату, И рассыплются искрами наши подковы, Разрывая безмолвие дробным стаккато… А когда ночь окутает город и горы, И устанут скакать наши бледные кони, Темно-красною жидкостью свежего сбора Мы наполним хрусталь на высоком балконе. Звезды взглянут на землю серебряным взором, Знойный ветер уснет в антрацитовых скалах, И луна, поднимаясь над мертвым простором, Отразится лимонною долькой в бокалах.