Лекарство от любви
Шрифт:
— Я тебе подарю умирающий город, — улыбнулась она. Впрочем, из-за особенностей ее лица трудно было отличить улыбку от кривой усмешки.
— Ты что, восприняла мое стихотворение настолько всерьез? — опешил Кай.
— Мне вообще давно нравятся твои стихи о мертвых городах. И «Мертвый город спускается к морю с холмов», и «Когда твоя нация сгинет в кровавом чаду…» Никогда не была ни в одном, но я так и видела, как брожу по этим пустым улицам и площадям, где на балконах растет трава, эхо шагов гулко отражается от растрескавшихся плит и ветер скрипит одиноким ставнем… Помню,
Хотя и непонятно, кто бы мог оценить их живописность в обезлюдевшем мире. Может ли красота быть самоценной, или она только в глазах смотрящего? Вроде бы очевидным кажется второе — уж кому, как не мне, это знать! — но есть ведь и объективные, математические законы гармонии…
— Хмм… не следует все же принимать стихи так буквально и путать лирического героя с автором. С одной стороны, мне бы хотелось остаться последним человеком на земле и бродить по мертвым городам, но с другой — я вовсе не хочу гибели цивилизации. И ты ведь, я надеюсь, не собираешься истреблять население Кербельсбурга ради удовольствия побродить по опустевшим улицам?
— Нет, конечно. Я просто велю им уйти в горы. Нам нужны новые кузницы и мастерские — и те, кто будет все это обслуживать.
— Так ты хочешь опустошить Кербельсбург для себя или для меня?
— Для нас обоих, — она вновь улыбнулась.
— Значит, я еду с тобой?
— Нет. Ты остаешься. Я пришлю за тобой позже.
— Почему?
— Я сказала «обоих», но не сказала «одновременно», — на сей раз она явно усмехалась. — Мне казалось, ты любишь одиночество? Я, между прочим, тоже… хотя и редко могу себе его позволить.
— А еще ты не хочешь оказываться со мной рядом за пределами замка, — констатировал Кай. — Все еще не доверяешь?
— Если бы я тебе не доверяла, зачем бы стала рассказывать об этой тайной операции? О моем отъезде, между прочим, будут знать лишь несколько человек. Для всех прочих я по-прежнему в замке.
— Ах да. Не зря же ты едешь на ночь глядя. Но почему? Что может тебе грозить, если ты отправишься в открытую?
— Они увидят меня через птиц и успеют увести людей из города прежде, чем те станут моими.
— Действительно, я должен был сам сообразить, — сконфузился Кай. — Значит, ты собираешься ехать только по ночам?
— И в утреннем тумане.
— Совсем одна?
— Возьму с собой двух-трех человек. Все же магия магией, но, скажем, от оступившейся лошади никто не застрахован.
— Вот-вот, только что хотел сказать тебе то же самое. Тем более ночью и в тумане.
— Рада, что наши мысли совпадают, — снова улыбнулась-усмехнулась Изольда. — Хотя буду еще более рада, когда они не совпадут. Иначе зачем ты мне
— Например, они не совпадают в том, что я не хочу оставаться здесь один. Я уже второй день ношу под курткой кольчугу, если ты не заметила. (Она не могла не заметить, разумеется — именно по ее приказу кольчуга была доставлена Каю). Которая защитит от ножа, но не от арбалета с близкого расстояния, и в любом случае прикрывает только торс.
— Твоя охрана никуда не денется и не ослабит бдительности. А о моем отъезде будут знать лишь несколько верных человек, я же уже сказала.
— Вот только понятие верности в твоем царстве любви очень своеобразное…
— Кстати, за вчерашний день не поступило ни одного сообщения о дуэлях. Похоже, твоя идея с кастрацией работает.
— Один день еще не показатель… но надеюсь, что да. Я всегда говорил, что это полная чушь, будто тяжестью наказания нельзя остановить фанатика, который не боится смерти. Просто надо найти такое наказание, которое для него хуже смерти, только и всего. А такое отыщется всегда. По определению — иначе он не был бы фанатиком.
— А для тебя есть вещи, которые хуже смерти? — она пристально посмотрела на него левым глазом.
— А тебе зачем? — усмехнулся Кай. — Впрочем, ответ вполне очевиден. Утратить способность писать. Или влюбиться. К счастью, ни то, ни другое мне не грозит.
— Ты действительно предпочел бы смерть любви? — Изольда взяла с блюда большое темно-красное яблоко. — Вне зависимости от взаимности?
— Ну, если это временное помешательство, как оно чаще всего бывает, тогда, конечно, лучше дождаться выздоровления. Как и в случае с любой болезнью. Но если это на всю жизнь, как у твоих рабов…
— Забавно — то, что для одних — хуже смерти, для других — мечта жизни. Причем, они ведь мечтают об этом и без всякой магии.
— Мечтать о любви — это все равно что мечтать быть посаженным на цепь в надежде, что в тюрьме тебя будут кормить пирожными. Во-первых, не факт, что будут, а во-вторых и в-главных, даже если и будут… И взаимность тут только ухудшает положение. Что с того, что твой тюремщик прикован к другому концу той же цепи? Это лишь снижает шансы на освобождение для вас обоих. Хотя, на самом деле, даже эта аналогия неточна. Лучше какие угодно цепи снаружи, чем рабство внутри.
— Да, — согласилась Изольда. — Мне тоже как-то пришла в голову мысль, что влюбиться — это даже хуже, чем быть изнасилованной. Это значит, что другой завладеет не только твоим телом, но и твоей душой… Кстати, я бы даже уточнила твою аналогию. Жаждущие любви мечтают быть закованными в цепи из карамели, которые будут облизывать. При взаимности так и происходит. И чем слаще карамель, тем быстрее они ее совместными усилиями слижут, и вновь обретенная свобода станет для них трагедией. А вот при несчастной любви вместо карамели оказывается настоящее железо, причем лизать его приходится в одиночку. Поэтому процесс затягивается, несмотря на то, что не доставляет удовольствия… Хотя рано или поздно и железо ржавеет от постоянных слюней. Как тебе образ? Если хочешь, можешь использовать в своих стихах.