Лекарство от любви
Шрифт:
Но в тот момент, когда рука Кая уже давила на дверную ручку, фигура под одеялом шевельнулась.
Кай замер, всматриваясь во мрак и пытаясь определить, не почудилось ли ему. Нет, вот опять — короткое, судорожное движение под одеялом.
— Вы… меня слышите? — хрипло спросил Кай. Ничего более умного не пришло ему в голову. Не спрашивать же «с вами все в порядке?» и «вам нужна помощь?» (Разумеется, нет; разумеется, да.)
Лежавший ничего не ответил. Возможно, не слышал; возможно, не мог говорить, и слабое движение рукой — это было все, на что он был еще способен.
Но если он еще жив, откуда же этот запах? Впрочем, больной старик, уже четыре дня — или три, когда там Изольда изгнала горожан? —
Демоны, меньше всего Каю улыбалась роль сиделки. Но он не мог теперь просто захлопнуть дверь и уйти, оставив этого человека медленно умирать в собственном дерьме. Вычищать это дерьмо он точно не будет… но, если нет никакой возможности вызвать помощь… он может, по крайней мере, нанести удар милосердия. Кай выехал из Фламмештайна, как уже привык за эти дни, в кольчуге под курткой и со шпагой на поясе, и оружие было по-прежнему при нем.
Кай вошел в комнату.
— Не бойтесь, — сказал он. — Я помогу вам.
В ответ снова что-то шевельнулось, но ответа голосом не последовало. Лицо лежавшего виделось Каю лишь темным овалом на подушке. Кажется, его обрамляли длинные седые волосы… возможно, это не старик, а старуха…
Бенедикт подошел к окну и раздернул занавески на всю ширину. Свет солнца догорел уже не только на самых высоких городских шпилях, но и на облаках, медленно плывущих над ними; оставалось еще минут десять, прежде чем сумерки сменятся окончательной тьмой. Кай развернулся и быстро подошел к кровати. Наклонился под балдахин, стараясь лучше разглядеть лицо в тающем свете…
С подушки на него скалился череп, обтянутых желтой пергаментной кожей. Так Каю показалось в первый момент. Но, конечно, никакое разложение не могло зайти так далеко за три дня. Нет, этот человек — кажется, это все-таки был мужчина — иссох почти до скелета еще при жизни. Но теперь — Кай смотрел на почти беззубый ввалившийся рот с отпавшей нижней челюстью, на мутные бельма глаз, на заострившийся нос, похожий на костяной клюв, на неестественно бледную кожу и темные пятна, выступившие на скулах — нет, это определенно было лицо трупа, и трупа уже не первой свежести. Кай протянул было руку к этому лицу, желая удостовериться — и, не коснувшись, брезгливо отдернул. Этот человек был мертв уже несколько дней, вне всякого сомнения.
Но как же он мог шевелиться?! Ведь Кай это видел и слышал!
Некромантия под запретом. Мертвецы не встают. Не должны вставать. Но он совершенно один в пустом городе… в наступающей ночи… с этим… и сколько таких этих здесь еще может быть?!
Были ли в библиотеке Фламмештайна книги по некромантии?
Изольда! Неужели это еще один твой тест?!
Кай ухватил одеяло за угол и резким движением отбросил его с трупа. И в тот же миг огромная крыса, перепачканная чем-то липким, со злобным писком метнулась с кровати и тяжело плюхнулась на пол. За ней из жуткой дыры, прогрызенной в животе старика, вывернулась еще одна — и сиганула следом за первой. А за ними и третья.
Кай шарахнулся назад в ужасе и отвращении. В темноте слышался торопливый цокот коготков, скользящих по вощеному паркету.
Минуту спустя, сбежав вниз по покрытой ковром лестнице, Кай выскочил на улицу. Разумеется, о том, чтобы подыскивать другую спальню в этом доме, не могло быть и речи. Красная дверь с медвежьей мордой мягко закрылась у него за спиной.
Перед глазами Кая все еще стояло лицо мертвеца. Долгая болезнь и смерть сильно изуродовали его черты, и все же Бенедикт не сомневался, что белые остатки когда-то густых бровей и нос крючком принадлежали тому же человеку, что и на парадном портрете в холле.
Этот город не пуст. Сколько здесь еще трупов? А также живых крыс и, возможно, проголодавшихся собак? При внезапном нападении во тьме даже шпага — не очень хорошая защита, особенно против стаи…
Каю резко расхотелось наслаждаться мертвым городом еще два дня. И уж тем более — оставаться на его улицах в сгущающейся ночной темноте. Надо было срочно искать другой ночлег, пока неразгоняемый ни единым огоньком мрак окончательно не покроет все. Казалось бы — заходи в любой дом, вероятность напороться в темноте еще на одного мертвеца — или на голодного пса — ничтожна. Но все-таки не нулевая…
Ему повезло — пройдя пару улиц, уже во тьме он наткнулся на вывеску гостиницы. Не той, где останавливался в прошлый раз, а более крупной и солидной. Здесь, как он надеялся, внутри уж точно не ждало никаких неприятных сюрпризов. Впрочем, из трапезной пованивало гниющими фруктами, но Кай решил не привередничать и поднялся на второй этаж. В первом от лестницы номере, куда он заглянул, на момент приказа Изольды явно кто-то жил — постель была смятой, а полотенце несвежим, зато соседний номер призывно пах чистым и выглаженным бельем. Раздевшись наощупь, Кай растянулся на кровати.
Ясное солнечное утро, впрочем, совершенно переменило его настроение. Отыскав в кладовых гостиницы подсохшие, но еще вполне пригодные в пищу пирожные, он отправился бродить по городу, вновь получая удовольствие от прогулки по пустым улицам. Он проведал своего коня и убедился, что того за ночь никто не съел, затем вышел к городским воротам и постоял в их открытом проеме, оглядывая окрестности — столь же безлюдные, как и сам Кербельсбург. Кай, конечно, не ожидал, что Изольда или ее люди будут поджидать его прямо за воротами, но все же не исключал, что может увидеть какую-нибудь палатку на пологом зеленом склоне, позволяющую наблюдать за городом. В конце концов, в замок они не вернулись, и если Изольда обещала, что никто не войдет в город в ближайшие два дня, кто-то же должен за этим присматривать… Однако, насколько хватало глаз, в окрестностях Кербельсбурга не было ни души. Лишь высоко в небе нарезал круги очередной орел или беркут — который определенно не был глазами Изольды, ибо Бенедикт помнил, что она не умеет управлять животными.
Затем он вернулся в город и бродил по нему практически целый день — как Кай уже мог убедиться во время своего побега, несмотря на невеликий диаметр внешних стен, Кербельсбург с его многочисленными кривыми улочками и переулками внутри напоминал свернутый рулон, так что, если никуда не спешить и заглядывать в каждый закоулок, обходить его изнутри можно было долго. При свете солнца Бенедикт уже без всякого дискомфорта заходил и в дома — больше из любопытства, нежели ради еды и отдыха. На трупы он, к счастью, больше нигде не наткнулся, но повсюду находил следы обычной жизни, прервавшейся самым внезапным образом: недоеденная пища на тарелках (теперь уже, конечно, превратившаяся в пиршество для мух и тараканов), недоигранные картежные или шахматные партии, раскрытые на середине книги, разбросанные детские игрушки… Каю представилось, как много столетий спустя какие-нибудь исследователи древностей раскопают этот город и будут гадать, что же заставило жителей покинуть свои дома столь внезапно, если нет никаких следов ни войны, ни пожара, ни иного бедствия… И им, конечно, не придет в голову, что таким бедствием была любовь.