Лекарство от любви
Шрифт:
— Ты прошел тест, — чуть улыбнулась Изольда.
— Ты… имеешь в виду — еще один? — понял Кай.
— О том, что я еду сюда, не знал никто, кроме тебя. Я не сказала это даже тем, кого взяла с собой. Ты мог передать эту информацию Светлым — через птиц или, может быть, как-то еще… Они бы все равно ничего не смогли мне сделать, но они бы успели эвакуировать город. Этого не случилось, и значит, ты этого не сделал.
— Выходит, ты мне все-таки не доверяла, — мрачно констатировал Кай.
— Согласись — это была разумная предосторожность.
— Соглашусь, — вздохнул он. — А разве известие отсюда в столицу не идет неделю? И приказ обратно, соответственно. С помощью птиц, очевидно, быстрее, но все равно не два дня, что ты ехала сюда.
— У магов есть свои способы связи.
— Значит, кто-то из них обретается поблизости? — понял Кай.
— По крайней
— Ты сказала, что вернешься через два дня… значит, ты не поедешь обратно во Фламмештайн?
— Нет. Это время потребуется, чтобы армия Фламмештайна пришла сюда. Разминка кончилась, Кай. Мы начинаем наш поход.
Она хлестнула коня и поскакала прочь, оставив Бенедикта перед воротами подаренного города.
Кай, у которого вновь самым неромантическим образом ныла задница после долгого пути верхом, оставил жеребца в первой же конюшне (прежде она принадлежала городской страже), щедро насыпав ему овса из местных запасов, и отправился бродить по Кербельсбургу пешком. Он понимал, что не успеет обойти весь город до темноты, да и не имел такого желания — всего лишь хотел размять ноги после стольких часов в седле и выбрать себе дом для ночлега.
Вечерние улицы совершенно пустого города производили странное впечатление, о котором уже упоминала Изольда и которое лишь усиливалось в полной тишине и безветрии предзакатного часа. Не поскрипывали жестяные вывески или незакрытые ставни, не хлопали бессильно обвисшие флаги, не шелестели занавески и так и оставшееся кое-где висеть на натянутых поперек улиц веревках белье. Во всем городе не было иного звука, кроме шагов Кая, отражавшихся эхом от каменных стен (порою, впрочем, это эхо создавало столь устойчивое ощущение кого-то, идущего следом, что Бенедикт лишь усилием воли давил в себе желание обернуться); и единственным движением, помимо его собственного, было плавное, неуклонное и беззвучное наступление длинных теней, затоплявших узкие улицы и вползавших по стенам от подножий к крышам, гася по пути горевшие оранжевым закатным пламенем окна. Проходя мимо тюремной башни, Кай, конечно, не удержался и посмотрел на окно своей бывшей камеры; оно все еще оставалось на свету, и в нем, выделяясь на фоне соседних камер, сверкала новенькая, не успевшая заржаветь решетка. «Ну разумеется, — подумал Кай неприязненно, — что-что, а тюремную решетку они восстановили быстро». Тут же, впрочем, он поймал себя на мысли, что, будь это не так, он подумал бы о местных властях с неменьшим презрением: «Вот же раздолбаи, даже решетку собственной тюрьмы починить не в состоянии!»
До дома бургомистра он в этот вечер так и не добрался — да и не стремился туда попасть. В небольшом городке этот дом едва ли походил на дворец — к тому же, если Изольда останавливалась там, то она… нарушила аутентичность. Каю были интересны лишь те дома, которые остались точно такими, какими их покинули жители. И на одной из кривых улочек недалеко от центра он наткнулся на дом, заметно отличавшийся от своих соседей — обычных городских фахверковых домиков с белеными стенами, перечеркнутыми крест-накрест коричневыми раскосами, и крутыми крышами из тяжелой красной черепицы. Стены этого дома были выложены разноцветной плиткой — синей, желтой и розовой, над улицей на втором и третьем этажах нависали пузатые балконы с ограждением из тонких, изящно выгнутых металлических прутьев, черепица тоже была разных цветов, образовывавших волнистый узор, пологий фронтон над третьим этажом украшал эмалированный щит с гербом (насколько Кай разбирался в таких вещах, не дворянским, а купеческим), и даже водопроводные трубы были сделаны в виде гигантских змей с широко разинутыми пастями, а ручки на покрытых красным лаком дверях — в виде медвежьих морд с зажатыми в зубах кольцами. Дом явно был выстроен по заказу не просто местного богача, но богача, не лишенного вкуса. Заходила ли Изольда внутрь? Возможно, она вообще не была на этой улице, возможно — лишь полюбовалась фасадом; но Кай решил, что зайдет непременно.
Дверь, как ему и было обещано,
Он быстро отыскал столовую на втором этаже — длинный стол, покрытый крахмальной белой скатертью, оказался даже сервирован на шесть персон, но тарелки были пусты и чисты. Очевидно, приказ покинуть город застал хозяев дома непосредственно перед трапезой — и никто не осмелился задержаться даже на полчаса. Кай с усмешкой посмотрел на возвышение в конце трапезной залы — нечто вроде невысокой сцены, на которой несколько простых стульев стояли полукругом вокруг пюпитра. Не иначе, здешние богачи любили услаждать себя музыкой за ужином. Где теперь эти музыканты — и где само купеческое семейство? В какой-нибудь временной палатке в горах? Изольда говорила, что ей нужны новые работники — но какую пользу она надеется извлечь из богачей, выдернутых из привычной среды и загнанных в палаточный лагерь вместе с простонародьем? Они, разумеется, способы послужить ей своими деньгами и коммерческими талантами — но не в таких же условиях! Скорее всего, она просто не подумала об этом, желая сделать эффектный жест — очистить город одним своим приказом. Даже умный правитель отнюдь не все делает разумно, когда начинает мыслить слишком масштабными категориями…
Кай вновь спустился вниз и отыскал ход в кладовую, откуда поднялся с двумя корзинками в руках, нагруженный копченой форелью, фруктами и целой горой круглых сыров различных сортов, многие из которых он не пробовал никогда в жизни. Теперь он намеревался исправить это упущение. Увы — в доме, как, разумеется, и во всем городе, не было свежего хлеба, но Кай решил, что без хлеба он пару дней как-нибудь потерпит.
Наевшись до отвала (не все сыры ему понравились, но форель была превосходна, равно как и маленькая желтая дыня с сочной полупрозрачной мякотью), он почти сразу почувствовал сонливость, не удивительную после целого дня, проведенного в пути, и отправился на поиски спальни.
Спальни находились на том же этаже в левом крыле. Войдя в коридор, уже почти совсем темный — надо было зажечь светильники на стенах или хотя бы взять канделябр со свечами, но Кай собирался сразу завалиться спать и не стал с этим заморочиваться — он впервые почувствовал неприятный запах. У него мелькнула мысль, что это, вероятно, какая-то испортившаяся еда, оставленная в одной из комнат — или даже неопорожненный ночной горшок. Оставалось надеяться, что он найдет спальню, где этот запах не чувствуется. Кай остановился перед высокой дверью, украшенной резьбой, и потянул на себя круглую позолоченную ручку.
Вонь ударила ему прямо в нос. Всю комнату наполнял тяжелый дух разложения, смешанный с запахом каких-то лекарств. Не то чтобы этот дух был убийственно сильный, но достаточный, чтобы Кай тут же инстинктивно перешел на дыхание через рот. В комнате было почти совсем темно — последний свет умирающего дня едва пробивался сквозь задернутые вишневого цвета шторы — и все же Кай различил большую кровать под балдахином, белые подушки, свешивающиеся на пол простыни — и фигуру под одеялом.
Первым побуждением Кая было захлопнуть дверь. Он не мог различить никаких деталей, но его нос ясно говорил ему, что в комнате лежит труп. Изольда ошиблась, говоря, что здесь их нет. Старики и больные, на которых, вероятно, тоже подействовала ее магия, но которые просто физически не могли исполнить ее приказ… Она не подумала о них, просто не подумала. А все, кто мог ухаживать за ними, ушли. Ради любви не только слуги бросили господ, но и дети — отцов и матерей…