Лекарство
Шрифт:
Они бы, наверное, решили, что я больна. Позвонили бы в Программу, чтобы меня забрали. На секунду я задумываюсь о том, как это произошло, но быстро выбрасываю из головы. Представлять это так ужасно. Разве мне хотелось бы почувствовать, каково это — когда твои родители предают тебя?
Я тяжело вздыхаю, освобождая голову, и включаю душ. Ванная комната довольно старая, пол в ней черно-белый, кафельный, а сама ванна стоит на ножках, и душ в ней на стойке. Мыла у меня нет, но под раковиной я нахожу нераскрытую упаковку. Как только я встаю под поток горячей воды, радуюсь, что Кас не вылил ее до конца. Мышцы, напряженные после поездки в фургоне и от недостатка сна, начинают
Я начинаю с Лейси — с тех пор, как она ушла, я не позволяла себе думать о ней. Даллас сказала, что ее забрали обратно в Программу, и я могла справиться с этим, только перестав думать о ней совсем. Но теперь я ее вижу, и до, и после ее приступа. Я вижу записку — Миллер. Может, мне подумать о воспоминании о Миллере? Или это вызовет новые воспоминания и сведет меня с ума? Вода начинает холодеть а я закрываю глаза и представляю, что Джеймс рядом со мной, в душе. Он говорит, что ему жаль, что он уехал. Я говорю, что мне жаль, что я лгала. Нам всем так жаль. Нам всегда жаль.
Мокрым мылом я мою голову, но вдруг чувсвую резкую боль в висках — поток воспоминаний вырывается нар поверхность.
Босыми ногами я чувствую холод кафельного пола. Нащупывю дверную ручку . Как только открываю дверь , вижу ослепительно белый коридор учреждения Программы . Риэлм решительно идет к посту медсестры , где Роджер стоит и смеется . У меня болят запястья там , где обработчик привязал меня , но я так боюсь за Риэлма . Боюсь того , что он может сделать .
Кулак Риэлма врезается в лицо Роджера, тот перелетает через стол , сестра кричит . Я пытаюсь подойти поближе , чтобы сказать Риэлму , чтобы он перестал , а то его заберут , но все как в тумане . Роджер накачал меня чем — то .
Которой рукой ? — рычит Риэлм.
— Не делай этого , Майкл , — говорит Роджер , — ты разоблачишь нас всех .
Риэлм снова сильно бьет его по лицу, ломая нос , и на белую стену брызжет кровь .
Которой рукой ты ее трогал ? — кричит Риэлм. Когда Роджер не отвечает , Риэлм хватает обработчика за правую руку и выворачивает ее за спину , пока она не ломается , а Роджер не начинает вопить от боли . Риэлм отступает назад . Он в бешенстве , но при этом странно спокойный .
Прибегает охрана, но вместо того , чтобы прижать Риэлма к полу , они что — то ему шепчут , пока он не соглашается и не позволяет им увести его . Но до этого он смотрит на меня через плечо и кивает , как будто между нами заключено соглашение . Наш секрет .
Я вскрикиваю, шагаю назад, едва не палаю из ванной, но хватаюсь рукой за стену. Секреты — сколько их у нас с Риэлмом? И сколько из них я забыла?
Все это уж слишком, все обрушивается на меня, и я начинаю рыдать. Я опускаюсь в ванну, и меня наполняет печаль и отчаяние. Плачу, а на меня льется холодня вода, я дрожу. Но не могу встать. Я не слабая, я знаю, что нет… но это уж слишком. Мне нужно выпустить все это наружу, потому что это уж слишком.
Занавеска отъезжает в сторону, и я слышу, как выключается кран. Я все еще плачу, когда Риэлм обертывает полотенце вокруг меня и помогает мне вылезти из ванной. Ноги у меня подкашиваются, но когда я понимаю, что он здесь, что он трогает меня, я отталкиваю его.
Ненавижу Риэлма за то, что он обманывал меня в программе — вел себя так, как будто он в том же положении, что и я, а это было не так. У него были воспоминания. Он знал Роджера. Но больше всего ненавижу его за то, что он был там, а Джеймса не было.
Я поплотнее оборачиваюсь в полотенце, вытираю слезы и сердито смотрю на Риэлма. Лицо у него печальное, теперь он выглядит не озабоченно, а беззащитно, уязвимо.
— Прямо сейчас ничего не хочу слушать, — говорю я как недовольный ребенок. Но я не позволю Риэлму манипулировать мной. Я чувствую, что это уже происходит.
— Знаешь, как я в первый раз оказался в Программе? — спрашивает он, подойдя ко мне.
Я всхлипываю. Меня удивляет его вопрос, а еще — его близость ко мне. Отхожу назад, ударившись о раковину.
— Ты не рассказывал мне, — отвечаю я, — говорил, что не помнишь.
Риэлм делает шаг вперед, я вздрагиваю, как будто он хочет коснуться меня, но он просто садится на край ванны.
— Мне было шестнадцать лет, — тихо говорит он. — Оба родителя умерли, а сестра работала день и ночь. Я ее совсем не видел. Я тоже иногда работал, но по большей части курил и пил — заглушал боль так, как мог. Отчаяние было таким темным и глубоким, что просто съедало меня изнутри. Я начал представлять, что загниваю — что если меня разрезать, кровь потечет черная, зараженная.
Он смотрит на меня.
— И однажды я решил проверить.
Я начинаю часто душать, до меня медленно доходит весь ужас. Принание уже слишком личное, его слишком больно слушать. На глаза наворачиваются слезы.
— Сестра была на работе, девушки не было — несколько недель назад ее забрали в Программу. У меня не было ничего. Никого. Но я не искал утешения, Слоан. Я искал боли. Хотел, чтобы было больно. Хотел каждой клеточкой почувствовать свою смерть, хотел страдать. Так что я взял со стойки на кухне, из деревянного блока, зазубренный нож, пошел в ванную и запер дверь. Я стоял у раковины, наверное, около часа, смотрел на себя, на круги под глазами. И испытывал к отражению в зеркале такое отвращение.