Лексикон
Шрифт:
Девушка с некоторым смущением заметила, что Потап старается опекать её – неназойливо, почти незаметно; но была ли причиной тому беременность – Ласка не знала. Он стоял неподалёку, когда девушка призналась Озорнику, и вполне мог услышать – у медведей чуткие уши…
– Скажи, как тебя занесло на Альбион? – спросила его однажды вечером Ласка.
Потап сидел на палубе, прислонившись спиной к трубе, и задумчиво пощипывал когтем струны мандолины.
– А! Долга история…
– Так мы вроде не торопимся никуда… – Ласка присела напротив и подпёрла подбородок кулачком.
– На жалезе-то не сиди, простудишься! Эвон, брезенту хоть подстели.
– Ты-то сидишь!
– Сравнила… – махнул лапой Потап. – У меня там знашь кака шерсть; хучь в сугробе
– Откуда же ты родом?
– Тырышкинские мы… Есть под Архангельском така деревенька. Эх… Хорошие места, глухие! Батяня мой зверя пушного промышлял, знатный добытчик был; а я вот по армейской части вышел…
– Ты что же, в рекрутский набор попал?
– Эва, хватила… Рекрутчина – она для людей только; не знашь разве! Медведям тут послабленье, как инородцам. Я с малых лет непоседой рос: мир хотелось посмотреть, погеройствовать… Ума с гулькин нос, силушки немеряно – молодой был, глупый… Ну, и записался в добровольческий полк. На Кавказе до унтера дослужился; потом, как Крымская кампания началась, нас туда перекинули. И вот заявляется как-то в расположение части полковник Хасбулатов… В пыли весь, усталой – а выправка така, что наши офицерики рядом с ним бледно смотрелись… Орёл, одно слово! Кто, мол, в пластуны желат? Служба, грит, опасная; зато и вольности куда как больше, да день за полтора идёт… Ну, собралось нас дюжины две душ – людей да медведёв, один другого отчаянней… Эх! Из того набора, почитай, только я один в живых и остался. А дальше пошла потеха… Днём в горах али в виноградниках укрываемся, по ночам – рейды; неделями так. Да только удалью одной не много навоюешь, супротив имперских-то пушек… Сколь не бились, а земли крымской отстоять не сумели, стала она под басурманами. Потом Московии мир вышел, а мне – отставка… Пробовал по-новому жить, да вкривь как-то выходило… Чем только не занимался! И караваны, что на азиатчину идут, охранял, и лямку тянул на Волге; крючничал там же... А душа болит, покою не знат… Домой съездил, в родные места – думал, полечат меня, ан только хуже сделалось. Не отпускат война-злодейка; по ночам снится всякое… Извёлся я весь. Сижу как-то в трактире, штоф уже на грудь принял – и тут будто сказился! Нешто, думаю, до Альбиону податься, найти там ворога из тех, супротив кого воевал, да и перегрызть ему глотку! Всё лучше, чем водовку с тоски жрать… Как добрался – сам диву даюсь… Языка-то ихнего ни в зуб ногой! Болбочут кругом не пойми что, а я только и знаю, что «страйк граунд, шит» да «шот ап, ор ай килл ю». Чуть снова не запил. А дальше, сама знашь. Нашел меня этот твой… Сама-то как с ним очутилась?
Ласка глубоко вздохнула – и принялась рассказывать о жизни в Крепости; о том, как сперва потеряла мать, потом отца, о гарнизоне, который стал для неё родной семьёй, о встрече с Озорником и битве на перевале – и, наконец, о том, что привело их на Альбион. Под конец девушка охрипла и замолчала.
– Ну, дела… – молвил Потап. – Империю завалить взялись, ишь ты… Дело славное, что и говорить… Неужто и впрямь может выйти?
– Моему другу удалось повернуть время вспять, – напомнила Ласка. – Ты и сам видел... Такое не в человеческих силах, вообще ни в чьих… И всё-таки он сделал это! И он верит, что мир можно изменить… А я верю ему.
– Значится, эвон как… – медведь вздохнул и заворочался, устраиваясь поудобнее. – Что ж, может, и не зря я за тридевять земель отправился. Ежели и впрямь у вас получится…
– У нас! – поправила Ласка.
– Ага… У нас, – согласился Потап.
***
Джек Мюррей с любопытством озирался. Нет, конечно, он догадывался, что под зданием лондонской штаб-квартиры Центрально-Европейской ложи имеются подвалы; но ему и в голову не приходило, насколько они обширны! Низкие каменные своды давили на психику – стоило только вспомнить, какая громада расположена над ними. Компания, в которой оказался молодой журналист, также не способствовала душевному равновесию: Легри и его костолом, да ещё и фрау Мантойфель в придачу! Немного
– Это здесь… – заявил, наконец, Сильвио, остановившись возле низкой двери.
Звякнул ключ. Легри достал из кармана коробку фосфорных спичек, чиркнул о стену и зажег свечи в канделябрах.
Значительную часть комнаты занимало устройство, более всего напоминавшее старинную астролябию – хотя конструкция, даже на первый взгляд, поражала необычайной сложностью. В центре её находился глобус из тёмной бронзы, выполненный с величайшим тщанием: очертания материков испещряли тысячи едва различимых надписей – приглядевшись, Джек понял, что это названия городов. Металлический шар окружало множество орбит с нанесёнными на них делениями; на одной была закреплена большая линза.
– Что это?! – шепотом осведомился Мюррей у своего наставника.
– Одна из величайших тайн Ложи, детектор Фокса, – вполголоса ответил тот. – Механизм, разработанный покойным сэром Дадли… С его помощью мы можем отслеживать проявления сверхъестественных талантов Инкогнито. Видите увеличительное стекло? Вглядитесь внимательней…
Джек поднялся на цыпочки. За линзой крепились две тоненьких, словно паутина, металлических нити; их перекрестие приходилось на крупную точку. «London» – гласила выгравированная на потемневшей бронзе надпись.
– Здесь это было в последний раз… Хотя, в данном случае показания этого устройства были излишни: половина Гринвича могла бы засвидетельствовать произошедшее!
– Так что же, выходит, кто-то круглые сутки дежурит возле этой машины?
– Дежурят, но не здесь, конечно! Наверх выведен звонок. Как только устройство срабатывает, ко мне отправляют посыльного… – Сильвио усмехнулся. – Знали бы вы, как меня утомили эти визиты в бытность Инкогнито на севере! Тогда подобное случалось несколько раз на дню.
Мюррей с интересом рассматривал необычное устройство; затем внимание его привлёк барельеф на дальней стене помещения: Всевидящее Око в треугольнике, парящее над вершиной усеченной пирамиды.
– Любопытный символ, не правда ли? – голосу Фальконе негромко вторило эхо. – Как вы думаете, Джек, что он означает?
– Это Создатель, конечно же… Великий Архитектор Вселенной… Вы же сами объясняли мне масонскую символику, Сильвио.
– А пирамида?
– Гм… Ну, это очевидно – символ Храма Жизни, который мы призваны возвести… Поэтому она и выглядит усеченной, недостроенной; так ведь?
– Но почему это изображение находится здесь?
Мюррей пожал плечами.
– Понятия не имею. Может быть, вы мне скажете?
– Вы знаете, что в масонском символизме нет ничего случайного? – Фальконе, казалось, стремится подвести молодого человека к некой мысли. – Вот, например, этот зиккурат… Вглядитесь внимательней: фундамент образуют три плиты; а дальше идут каменные блоки… Сколько их?
– Ну… – Джек сощурил глаза.
– Можете не считать… Тридцать.
– Не понимаю, на что вы намекаете, Сильвио! – пожал плечами Мюррей.
– Попробуйте увидеть в этом барельефе нечто иное! – неожиданно вмешался Легри. – Забудьте все прекраснодушные байки о Храме Жизни! Пустая болтовня к лицу профанам, но уж вы-то должны были кое-что понять… Если только мой коллега не ошибся и не взял в ученики полного болвана! Здесь изображена Власть, мистер Мюррей. Власть, как она есть, без прикрас; истинная её структура. Три плиты в основании властной пирамиды – суть не что иное, как три низших уровня масонства: ученик, подмастерье и мастер…