Ленин и Сталин в творчестве народов СССР

Сборник Сборник

— Можешь сделать так, чтобы я умер, только не совсем, а так, для виду?

— Могу, Владимир Ильич, только зачем же это?

— А так, — говорит, — хочу испытать, как без меня дела пойдут. Чтой-то все на меня сваливают, во всяком деле мной загораживаются.

— Что ж, — отвечает доктор, — это можно. Положим тебя не в могилу, а в такую комнату просторную, а для прилику стеклом накроем.

— Только вот что, доктор, чтобы это было в пребольшом промежду нас секрете. Ты будешь знать, я, да еще Надежде Константиновне скажем.

И скоро объявили всему народу, что Ленин умер.

Народ заохал, застонал, коммунисты тоже не выдержали — в слезы. Все думают, что теперь делать будем? Того и гляди, англичане с французами присунутся.

А самый старший — Калинин — уговаривает:

— Что ж поделаешь! Это не в нашей власти… Слезами горю не поможешь. Ну, поплакали и ладно, за дело надо браться.

Положили Ленина в комнату, мавзолей называется, и стражу у дверей приставили. Проходит день, два… неделя, месяц — надоело Ленину лежать под стеклом.

Вот один раз ночью выходит он потихоньку задней дверью от мавзолея и прямо в Кремль, в главный дворец, где всякие заседания комиссарские.

В дверях его пропустили, потому в кармане у него пропуск бессрочный лежал, а шапку он надвинул пониже, чтобы не узнали.

Приходит туда Ленин, а заседания уже все закончились, и служители полы подметают.

Ленин спрашивает:

— Кончилось?

— Кончилось.

— Не знаете, о чем говорили?

— Да о разном… Слышь,

англичане с нами хотят подружиться, а там еще какие-то державы. Мы ведь в щелку слушали, краем уха… не поняли.

— Так, так, а про Ленина не поминали?

— Как же! Поминали… Вот, говорят, Ленин умер, зато коммунистов-то чуть не в два раза больше стало. Теперь только пикни антанта.

— А она не пищит?

— Да покуда, в час молвить, не слыхать.

— Так, так, — поддакнул Ленин и простился со служителями.

Пришел он в мавзолей, лег под стекло, думает:

«А ведь ничего, работают и без меня. Ладно. Проверю еще кое-где… Завтра к рабочим на завод схожу».

На другую ночь отправился Ленин на завод. Там его тоже не задержали, прямо в машинную часть провели. Ночью народу на заводе мало, только-только, чтобы пары не затухали, держат машиниста, смазчика да кочегара, сторожей еще, чтобы шпионы чего не подсудобили.

«Хватит и этих, — думает Ленин, — мне ведь не митинги разводить, только поспросить кой о чем».

— Здравствуйте, товарищи.

— Здравствуй.

— Ну, как?

— Да ничего… Сходственно.

— Беспартийные?

— До смерти Ленина в беспартийных ходили, а теперь в коммунистах. Ленинцы.

Ленину это по сердцу маслом.

— А в работе задержки нет?

— А товаров много выпускаете?

И начал, и начал вопросами донимать.

— Да скоро с мирным временем сравняемся.

— Ну, работайте, работайте, в час добрый, а пока прощевайте.

«Тут ладно, — думает Ленин по дороге в мавзолей, — теперь только мужиков проведать, узнать про их житье-бытье!»

На третью ночь Ленин встал раньше: ведь дойти до станции, да дорога, да еще, пожалуй, от глухой станции до деревни пешком итти придется.

В деревню он поехал в какую похуже, чтобы наглядней было. В одной избушке огонек светился. Пошел Ленин.

— Можно отдохнуть у вас?

— Заходи.

Входит Ленин и диву дается. Икон нет. Красные плакаты везде. Портреты. Ленин нарочито спрашивает:

— Вы что же, некрещеные?

— Мы, товарищ, в гражданах состоим, а в нашем доме читальня, а это вот — уголок Ленина.

«И тут помнят меня», — думает Ленин. — Ну, а как житье-то мужицкое?

— Да не так, чтоб уж очень, а все-таки вроде как налаживается.

Вышел Ленин из избы радостный, в мавзолей лег успокоенный, спит вот уже много дней после своих странствований.

Теперь уже наверно скоро проснется.

Вот радость-то будет!

Ни словами не расскажешь, ни чернилами не опишешь.

Сказка записана в б. Вятской губернии. Составлена не ранее 1925 г.

В. Гусев. Десятилетие [2]

Мальчишки пятнадцатилетние мы. Мы плакали, слез своих не скрывая. Мы шли, невзирая на скрежет зимы, Шапчонки поломанные срывая. Мальчишки! Мы в смертных боях не дрались, Когда грохотала восстаньем Тверская, Мы провожали капитализм, Бумажного змея в простор запуская. Питалась республика нищим пайком, Сражаясь с врагом, потрясая столетья, Но в пламени,   в грохоте Предсовнарком Думал о нас,   о грядущем, о детях. Не знало уже поколенье мое Прежней безвыходности тяжелой. Кончились бои —   и на месте боев Прежде всего учреждались школы. Мальчишки! Мы плакали в поздний час, Шагая в Колонный во мгле вечерней. Ильич!   Он с отрочества для нас Был жизни лучшим обозначеньем. И вот он лежал,   и на хорах струна. Билась, невиданным горем томима. И тишина,     тишина,         тишина, Как туча,     как дым,         проползла над миром. Но сквозь это безмолвие и эту печаль, Сквозь тихий и траурный плач оркестра, Иосиф Сталин, друг Ильича, Взошел на трибуну земли и съезда. Сжимаемый горем, готовый к бою, Взглянув на печальные наши поля, Сталин поклялся клятвой такою, Какой никогда не слыхала земля. Она пронеслась над планетой старой, Она прогремела над ней вперекат, Как первый отблеск кузнецкой стали, Как первый залп мировых баррикад. И в ней, в этом плане побед и боев, Снова возник перед нами Ленин, И смысл нашей жизни,         и темп,           и все, — Как прежде — единственное направление. Рыдали философы с древних пор, Что жизнь — это миг,   что напрасны дерзанья, Что человек —        это так, —           метеор, Мелькнет, не влияя на мирозданье. И вот десять лет прошумели — миг! Победно колышутся наши знамена. На мирозданье — не знаю,         на мир — Мы повлияли определенно. Такое успели пройти расстояние, Такие сумели дела прокрутить — Не только выучиться,        но знанья В Магнитку,     в Кузнецк,         в Днепрострой             воплотить. Взгляните:   комбайны сбирают жатву, Скользят самолеты, подобно лучу, И в каждом моторе грохочет клятва, Сталиным данная Ильичу. Да! Мы изменим планеты вид, Мы землю выведем из тумана, — Недаром и слава о нас гремит От Тихого Дона     до Тихого океана. Но нынче мы прежнею скорбью томимы, Нынче охвачены прежней тоской. И музыка всех композиторов мира Не в силах выразить нашу скорбь. Печальной колонной, плечо к плечу, Идем мы,   а грусть все сильнее, шире. Ведь нынче бы нашему Ильичу Было всего шестьдесят четыре. Взглянул бы на нас наш любимый старик, Прищурил бы глаз, похвалил за работу. Но ветер гремит,     мавзолей стоит, И мчат боевые над ним самолеты. Страна! Ты становишься шире в плечах. Ты многие прежние звезды затмила. И снова Сталин, друг Ильича, Идет на трибуну съезда и мира. Он скажет:   — Мы сделали с вами — много, Но это лишь первые наши шаги. — И он нам укажет такую дорогу, Что взвоют от ненависти враги. На теле земли набухают войны, Империи мчатся в огонь и тьму. Так почему же мы так спокойны? Врагов не пугаемся, почему? Потому, что мы знаем свое направленье, Потому, что врагов мы сумеем отбить, Потому, что сейчас говорить, о Ленине, — Это значит о Сталине говорить.

2

Стихотворение посвящено десятилетию со дня смерти В. И. Ленина и написано накануне XVII партийного съезда.

А. Безыменский. Партбилет № 224332

Весь мир грабастают рабочие ручищи, Всю землю щупают — в руках чего-то нет… — Скажи мне, Партия, скажи, чего ты ищешь? И голос скорбный мне ответил:   — Партбилет… Один лишь маленький… А сердце задрожало, И в сердце вздрогнула последняя тропа. Вчера я только лишь в руках его держала, Но смерть ударила — и партбилет упал. — Эй, пролетарии! Во все стучите двери! Неужли нет его, и смерть уж так права?.. Один лишь маленький, один билет потерян, А в теле Партии зияющий провал… Я слушал Партию и боль ее почуял, Но сталью мускулов наполнилась рука. — Ей, слышишь, Партия? Тебе! Тебе кричу я! Тебя приветствует рабочий от станка. Пусть сердце сдавлено и боль неимоверна, Тебе на помощь я пошлю миллионный вал. Вал пролетариев под знаком Коминтерна Заполнит в Партии зияющий провал. А первый — я иду. Я — из Страны Советов! Эй, слышишь, Партия?.. Даю тебе обет: Пройдут лишь месяцы — сто тысяч партбилетов Заменят Ленинский потерянный билет.

М. Исаковский. Песня о Сталине

Шумят плодородные степи,   текут многоводные реки, Весенние зори сверкают   над нашим счастливым жильем… Споем же, товарищи, песню   о самом большом человеке, О самом родном и любимом, —   о Сталине песню споем. За нашу счастливую долю   он шел через все непогоды, Пронес он заветное знамя   над всей необъятной землей. Вставали поля и заводы,   и шли племена и народы На зов своего полководца,   на смертный, решительный бой В глазах его ясных и чистых,   как светлую воду в колодце, Черпали мы бодрость и силу   на нашем пути боевом… Споем же, товарищи, песню   о самом большом полководце, О самом бесстрашном и сильном, —   о Сталине песню споем. Согрел он дыханием сердца   полярные ночи седые, Раздвинул он горы крутые,   пути проложил в облаках. По слову его молодому   сады зашумели густые, Забила вода ключевая   в сыпучих горячих песках. Как солнце весенней порою,   он землю родную обходит, Растит он отвагу и радость   в саду заповедном своем… Споем же, товарищи, песню   о самом большом садоводе, О самом любимом и мудром, —   о Сталине песню споем. Границы от вражьих нашествий   заделал он в броню литую, Закрыл их стальными ключами   великих и славных побед. В могучем Союзе Советов   он книгу нашел золотую, Которую люди искали,   наверное, тысячу лет. И силу, и юность, и славу   он дал нам на вечные веки, Зажег нерушимые зори   над нашим счастливым жильем… Споем же, товарищи, песню   о самом родном человеке, О солнце, о правде народов,—   о Сталине песню споем.