Ленин — Сталин. Технология невозможного
Шрифт:
Тесно связанная с ними другая подпольная эсеровская группа, во главе которой стоял офицер Погуляев-Демьяновский, занималась налетами, грабежами и разбоем, пополняя таким образом партийную кассу.
14 июня ВЦИК исключил из своего состава партии правых эсеров и меньшевиков. После этого неукротимые эсеровские боевики занялись уже настоящим террором. Еще в мае с этой целью была создана специальная боевая организация.
20 июня они провели успешный террористический акт. Жертвой его стал комиссар по делам печати, пропаганды и агитации Союза коммун Северной области Володарский, убитый по пути на Александровский завод, где должен был состояться митинг. Индивидуальный террор? Да, конечно. Но только ли он?
Эсеры имели сильное влияние на Обуховском и Александровском заводах, а также хорошие связи с организацией, контролировавшей корабли Минной дивизии Балтфлота, которые стояли на Неве. Учитывая эти моменты, теракт приобретает совершенно особый смысл. Интересно, с каких заводов были те рабочие, которые призывали к массовому террору в ответ на убийство?
К июню 1918 года популярность большевиков в массах, по причине голода, изрядно упала, имели
Невозможно, говорите? Но ведь сумели же эсеры поднять антибольшевистское рабочее восстание в Ижевске. Потом, правда, рабочие сильно пожалели — но это было уже потом…
…Ну, а дальше пошла работа по целой сети, связанной с «заговором послов», плюс к тому выявлялись еще и еще организации и группы.
И вот вопрос: какая ситуация сложилась к тому времени в Петрограде? А ситуация сложилась такая: за десять месяцев гуманного правосудия в тюрьмах скопилось, как минимум, несколько сотен арестованных, которые являлись непримиримыми врагами существующей власти, были готовы бороться с ней, не считая человеческих жизней, и при этом убеждены, что за все их художества им ничего не будет. Во-первых, никаких конкретных действий (кроме вербовки) сидевшие в тюрьмах провести не успели — по той простой причине, что белые войска к Петрограду так и не подошли. Во-вторых, ещё больше укрепляла в ощущении безнаказанности пресловутая первомайская амнистия. А ведь близилось 7 ноября, годовщина революции, которая, по идее, должна быть ознаменована ещё одной амнистией. В том же самом были убеждены многочисленные реальные и потенциальные сторонники арестованных, находившиеся на свободе.
Ну, и что с ними делать?
Вышеизложенные инициативы противников существующей власти в то время, когда страна ведет войну, во всех государствах и при всех режимах карались смертной казнью. К осени 1918 года эта истина дошла и до чекистов. Но как её реализовать, чтобы это не выглядело немотивированным зверством? Это вторая причина «красного террора»: нужен был повод, чтобы разобраться со всеми.
Впрочем, поводов тоже хватало. На самом деле теракты в отношении Урицкого и Ленина были далеко не единственными, а всего лишь самыми громкими. 27 августа состоялось неудачное покушение на жизнь Зиновьева. 1 сентября — крушение спецпоезда, где ехали члены Военной комиссии: трупов, правда не было, но раненых много. В те же дни на Курском вокзале в Воронеже произошел взрыв, в результате которого погибло 150–200 человек. А всего за август в двадцати двух советских губерниях в результате террора погибло 339 человек из числа советских работников и других деятелей новой власти. Как видим, у рабочих «Нового Лесснера», особенно после взрыва в Воронеже, были все основания опасаться, что они «могут стать следующими жертвами бомбометателей-эсеров». Так что не стоит думать, что причиной «красного террора» были теракты в отношении Ленина и Урицкого — его вполне могли объявить, например, после взрыва в Воронеже. Или в губерниях попросту обошлись бы без решения ВЦИК.
А Дзержинский, судя по всему, просто использовал резолюцию ВЦИК о «красном терроре», чтобы одним махом наверстать почти годичную отсрочку, которую органы правопорядка новой власти давали заговорщикам, и покончить с самыми злостными уголовниками, заодно почистив свои ряды [256] . Понятно, почему операция проводилась быстро: чекисты отлично знали, кто у них в тюрьмах сидит и кто насколько опасен. Понятно также, почему «красный террор» был так быстро, уже к ноябрю свернут — потому что никакой это был не террор…
256
В приложении приведены несколько протоколов Царицынской ЧК. Из них видно, как на самом деле работали кровавые «чекистские трибуналы», какое наказание и за что они давали. А вскоре, кстати, грянула и амнистия. 6 ноября 1918 г., VI чрезвычайный съезд советов постановил:
«Освободить от заключения всех тех задержанных органами борьбы с контрреволюцией, которым в течение двух недель со дня ареста не предъявлено или не будет предъявлено обвинение в непосредственном участии в заговоре против советской власти; всех заложников, кроме тех из них, временное задержание которых необходимо как условие безопасности товарищей, попавших в руки врагов;…предписать всем революционным трибуналам и народным судам в срочном порядке пересмотреть списки осужденных ими лиц с целью применения досрочного освобождения в самых широких размерах в отношении тех из них, освобождение которых не представляет опасности для республики».
Глава 14
ХАОС ИЗНАЧАЛЬНЫЙ
С Россией кончено… На последях
Её мы прогалдели, проболтали,
Пролузгали, пропили, проплевали,
Замызгали на грязных площадях…
…В одном из моих первых воспоминаний о нем в Петрограде, во времена, когда даже оптимист решил бы, что Советы выживут только благодаря чуду, Восков сказал со своей невозмутимой улыбкой:
— Мы должны работать, пока можем,
…Это понимание, похоже, заставляло Воскова начинать каждый день с новым радостным настроением. Ещё один день, и он не пошел на дно, ещё один день для борьбы.
…Итак, победоносное восстание завершилось. Утихли речи, погасли огни, разъехались по домам делегаты исторического II съезда Советов. Эйфория прошла, и кучка людей, оставшаяся в Смольном, начала понимать, на что она подписалась. Или… не понимать.
Известный меньшевик Николай Суханов в своих записках о революции, подводя итог октябрьской истории, писал:
«…Последствия победоносных восстаний могут быть и бывали в истории чрезвычайно различны. Не всегда рабочий класс поднимал восстание для того, чтобы взять потом государство в собственные руки. На этот раз было именно так. И вот, несмотря на все шансы победить в восстании, большевики заведомо не могли справиться с его последствиями: заведомо не могли по всей совокупности обстоятельств выполнить возникающие государственные задачи…
Большевики долечены были иметь ясные представления, точные предположения и планы, что будут делать они с завоеванным государством, как будут им управлять, как будут выполнять в наших условиях задачи нового пролетарского государства и как будут удовлетворять непосредственные, насущные, породившие восстание нужды трудовых масс?.. Я утверждаю, что этих представлений и планов большевики не имели.
Я утверждаю, что у большевиков ничего не было за душой, кроме немедленного предоставления земли для захвата крестьянам, кроме готовности немедленно предложить мир, кроме самых путаных представлений о „рабочем контроле“ и самых фантастических мыслей о способах выкачать хлеб… Были еще „мысли“ у Ленина, целиком заимствованные из практики Парижской коммуны и из посвященной ей книжки Маркса, а также и… Кропоткина. Тут было, конечно, разрушение кредитной системы и захват банков; тут была коренная смена всего правительственного аппарата и замена его новыми правителями из рабочих (это в мужицкой, необъятной, полудикой, царистской России); тут была всеобщая выборность чиновников: тут была обязательная заработная плата специалистам не свыше среднего рабочего… Тут было и еще несколько фантазий, которые все пошли насмарку при малейшем соприкосновении с действительностью…
Большевики не знали, что они будут делать со своей победой и с завоеванным государством. Они действовали против Маркса, против научного социализма, против здравого смысла, против рабочего класса, когда путем восстания под лозунгом „власти Советов“ стремились отдать своему партийному ЦК всю полноту государственной власти в России. Власть одного изолированного пролетарского авангарда, хотя бы и опирающегося на доверие миллионных масс, обязывала новое государство и самих большевиков к выполнению задач, которые для них были заведомо непосильны… Большевистская партия проявила утопизм, взявшись за выполнение этих задач. Большевистская партия совершила роковую ошибку, поскольку она поднимала восстание, не думая об этих задачах и не готовясь к их выполнению».
Впрочем, не только Суханов — такие настроения были распространены и в большевистской среде. Например, тот же Каменев со сторонниками, которые кричали, что большевикам не удержаться и упорно ратовали за «однородное правительство». Да и вообще — ну как может нормальный, вменяемый человек относиться к этой безумной авантюре?
В 1930 году в Париже вышли воспоминания Георгия Соломона. Этот человек — типичный персонаж Солоневича и РСДРП(б): дворянин, интеллигент, революционер. Октябрь он встретил за границей, в ноябре вернулся в Россию, занимал серьезные посты, в 1923 году снова эмигрировал. Почему? Может, и вправду разочаровался в большевизме, а может, по той же причине, по которой нередко разочаровываются в своих правительствах люди, занимающиеся внешней торговлей. Не суть… Важно, что он оставил интереснейшие и очень правдоподобные свидетельства о первых послереволюционных годах. Мы еще будем не раз и не два возвращаться к его мемуарам, а пока обратимся лишь к первым послереволюционным дням.
Революцию Соломон встретил в Стокгольме, где директором отделения русского акционерного общества «Сименс и Шукерт» служил известный большевик Воровский.
«В первые лее дни после большевистского переворота Боровский, встретясъ со мной, сообщил мне с глубокой иронией, что я могу его поздравить, он, дескать, назначен советским посланником в Швеции. Он не верил, по его словам, ни в прочность этого захвата большевиками власти, ни в способность большевиков сделать что-нибудь путное и считал все это нелепой авантюрой, на которой большевики „обломают свои зубы“. Он всячески вышучивал свое назначение и в доказательство несерьезности его обратил мое внимание на то, что большевики, сделав его посланником, не подумали о том, чтобы дать ему денег.
— Ну, знаете ли, — сказал он, — это просто водевиль, и я не хочу быть опереточным посланником опереточного правительства!..
И он продолжал оставаться на службе у „Сименс и Шуккерт“, выдавая в то же время визы на въезд в Россию» [257] .
257
Соломон Г. Среди красных вождей. М., 2007. С. 16.
Тем не менее, в 1919 году Воровский вернулся в Советскую Россию, потом стал ее полпредом в Италии, принимал участие в Генуэзской конференции и был убит в Лозанне бывшим белогвардейцем Конради. Швейцарский суд оправдал убийц, после чего последовал разрыв дипломатических отношений между Швейцарией и СССР — несмотря на то, что Советский Союз тогда вовсе не был богат международными связями.
…Техническим директором компании «Сименс и Шуккерт» в Петрограде работал еще один большевик, Леонид Красин. Он возмущался не меньше: