Ленин — Сталин. Технология невозможного
Шрифт:
«Особенно долго мы оставались в помещении кассы, разговаривая с кассиром, товарищем Сайрио… Маленького роста, неуклюже сложенный, к тому же еще и хромой, латыш, с совершенно неинтеллигентным выражением лица, полным упрямства и тупости, он производил крайне неприятное, вернее, тяжелое впечатление. Несколько вопросов, заданных ему о порядке ведения им кассы, показали мне, что человек этот не имеет ни малейшего представления о том, что такое кассир какого бы то ни было общественного или казенного учреждения. Правда, это был безусловно честный человек (говорю это на основании уже дальнейшего знакомства с ним), но совершенно не понимавший и, по тупости своей, так и не смогший понять своих общественных обязанностей и считавший, что раз он не ворует, то никто не должен и не имеет права его контролировать.
Он сразу же заявил мне, что касса у него в полном порядке, все суммы, которые должны быть налицо, находятся в целости. Когда же я задал ему вопрос относительно того, как он сам себя учитывает и проверяет, он сразу обиделся, наговорил мне кучу грубостей, сказав, что он старый партийный работник, что вся партия его знает, что он всегда находился в партии на лучшем счету, пользовался полным доверием и т. п. В заключение же, на какое-то замечание Красина о порядке ведения
— Я никому не позволю вмешиваться в дела кассы и никого не подпушу к ней… никому не позволю рыться в ней, будь это хоть рассекретарь… у меня всегда при мне револьвер…
…
На другой же день после моего первого посещения посольства я обратился к Иоффе [278] с полушутливым вопросом, могу ли я, забыв о револьвере, о котором напомнил товарищ Сайрио, выяснить положение кассы и дать ему надлежащие указания.
— Смело, Георгий Александрович, — ответил Иоффе с улыбкой. — Я уже говорил с товарищем Сайрио, указал ему на то, что вы старый товарищ, и он согласился с тем, что вы имеете право знать, что делается в кассе.
— Да… это очень хорошо, Адольф Абрамович, — ответил я, — но право, как-то странно, что приходится перед ним расшаркиваться для того, чтобы убедить его в том, что, казалось бы, не требует доказательств…
— Конечно, с непривычки это действительно странно, — согласился Иоффе, — но имейте в виду, что Сайрио латышский революционер из породы старых лесных братьев… Они все, конечно, немного диковаты… Надо, как верно сказал Леонид Борисович [Красин], применить к нему педагогические приёмы…
…
…Когда же я подошёл к проверке порядка выдачи и приема кассой денег, то мне нетрудно было убедиться, что это был настоящий хаос.
— Ну, объясните мне, товарищ Сайрио, — сказал я, — как, по каким требованиям вы выплачиваете те или иные суммы?
Сайрио открыл кассу и обратил моё внимание на то, что кредитки хранятся обандероленные, так что, пояснил он, в случае чего, можно в одну минуту сложить их в чемодан. В кассе находилось всего в разных валютах денег на три-четыре миллиона германских марок. Затем он предъявил мне и оправдательные документы… Это было собрание разного рода записок, набросанных наспех разными лицами. Приведу на память несколько текстов этих своеобразных „ордеров“:
„Товарищу Сайрио. Выдайте подателю сего (ни имени лица получающего, ни причины выдачи, ни времени не указано) такую-то сумму А. Иоффе“; „Товарищу Сайрио. Прошу отпустить с товарищем Таней (горничная посла) такую-то сумму. Личный секретарь посла М. Гиршфельд“; „Товарищ Сайрио, прошу принести мне тысячу марок. Мне очень нужно. Берта Иоффе (жена Иоффе)“. Такого же рода записки попадались и за подписью обоих секретарей…
И, само собой разумеется, все эти „документы“ не носили никаких следов того, что они были проведены через бухгалтера посольства…
Мне пришлось — не буду приводить здесь этих трафаретных указаний — убеждать Сайрио, что все документы, как приходные, так и расходные, должны, прежде исполнения по ним тех или иных операций, проводиться через бухгалтерию, что бухгалтер должен их контрассигнировать и пр. Тут снова мне пришлось выдержать бурную сцену.
— Как?! — раздраженно ответил мне кассир. — Это значит, что она (бухгалтершей была женщина, очень слабо знакомая с азбукой своего дела) будет мне разрешать и приказывать? Ни за что!.. Я не согласен…я не позволю!.. Она мне не начальство…
…
…И вот, среди этих пояснений, забыв, что я имею дело с человеком почти первобытным, я в пылу доказательств произнес фразу, которая еще больше сгустила над нами тучи:
— Да поймите же, товарищ Сайрио, что здесь нет и тени сомнения в вашей честности. Ведь речь идет только о том, чтобы ввести порядок — порядок, признанный во всех общественных учреждениях… Одним словом, моя цель — поставить правильно действующий бюрократический аппарат.
…Кассир вдруг вскочил, с ужасом, точно прозрев, взглянул на меня диким взором и, хромая своей когда-то простреленной ногой, затоптался на месте волчком.
— Как?.. Что вы сказали?!.. — полным негодования тоном спросил он.
Я повторил.
— Ага! Вот что!.. — злорадно торжествуя, заговорил он. — „Бюрократический“, — повторил он, — вот что… Так мы, товарищ Соломон, бились с царским правительством, рисковали нашей жизнью, чтобы сломать бюрократию… Теперь я понимаю… А, я сразу это заметил… вы бюрократ… да, бюрократ!., и мы с вами не товарищи… нет!.. Я пойду к товарищу Иоффе… я с бюрократами не хочу работать
Он быстро захлопнул кассу и, сердито ковыляя мимо меня, побежал наверх.
И мы с Иоффе, при участии подошедшего на эту сцену Красина, битых два часа толковали с Сайрио, поясняя ему истинный смысл слова „бюрократический“… Он подчинился, но, конечно, мы не могли его переубедить, и он остался при своем мнении и всем и каждому жаловался на меня, называя меня „бюрократом“».
278
А. А. Иоффе, советский полпред в Германии.
Надо полагать, что на заграничную работу посылали не самых худших из наличного персонала. Каковы же были те, кто оставался в России?
С этого большевики начинали. Да, их легко осуждать и осмеивать — сейчас, когда изготовлено столько микроскопов, что можно позволить себе забивать ими гвозди. А кто-нибудь пробовал проводить исследования клеточной структуры с помощью молотка?
~ ~ ~
И не думайте говорить в себе: «отец у нас Авраам»; ибо говорю вам, что Бог может из камней сих воздвигнуть детей Аврааму.
Трижды прав Суханов: большевики брались за государственные задачи, заведомо непосильные. Головы их вождей и в самом деле были полны самых фантастических идей, которые развеивались, как дым, при первом же соприкосновении с действительностью. Да, да, кто же спорит, если люди собрались брать власть, они «должны иметь ясные представления, точные предположения и планы, что будут делать они с завоеванным государством, как будут удовлетворять непосредственные, насущные, породившие восстание нужды трудовых масс». Вот только кто в тогдашней России имел эти представления? Царское правительство, что ли? Или Временное? Или белые, чья экономическая деятельность сводилась к реквизиции продовольствия да подписанию кредитных договоров с иностранными спонсорами [279] ? Разве что сами спонсоры —
279
Из всех противников большевиков ясные представления, предположения и планы имелись только у Гитлера. Но то, что Гитлер был лучше, утверждают пока лишь отдельные личности, и то все больше из той категории, которой интересуются психиатры. Даже самые оголтелые антикоммунисты до этого еще не договорились, хотя… время идет! Говорят, какой-то обозреватель «Московского комсомольца» уже заявил нечто подобное, да еще в юбилей Победы…
К тому времени, как большевики взяли власть, охваченная хаосом огромная страна уже с головой ушла в болото, в которое она с нарастающей скоростью погружалась с момента Февральской революции. Нет, принцип преодоления кризиса известен: достигнуть дна, оттолкнуться… Но откуда уверенность, что у того болота было дно?
Главным врагом оставался все разрастающийся хаос. Механизмы, запущенные в феврале 1917 года, надолго пережили правительство, которое их запустило. Все, кто хоть сколько-нибудь разбирался в экономике и государственном управлении, понимали, что Россия погибла. Понимали ли это большевики? А то! Ленин был экономистом не из последних, да и Сталин, и Свердлов знали, как функционирует государство.
Спасло Россию одно: эти люди определяли успех своей затеи не по тому, удастся ли им восстановить порушенную страну, а по тому, сколько продержится их власть. Дольше Парижской Коммуны — прекрасно! Полгода — великолепно!! Год — невероятно!!! О том, чтобы продержаться год, они и не мечтали…
Ещё немного — и грянет, обязательно грянет мировая революция… Интересно, когда Ленин перестал в это верить?
В лидере большевиков происходили какие-то перемены. Он всегда был живым, энергичным оратором, но Джон Рид отметил, что 4 ноября 1917 года, на заседании ЦИК, когда обсуждался закон о печати «…выступил Ленин, спокойно, бесстрастно. Он морщил лоб, говорил медленно, подбирая слова: каждая его фраза падала, как молот».
Может быть, тогда?
Ну, и что в такой ситуации прикажете делать?
Россия скатывалась в абсолютный хаос, и нормальные политики в этой ситуации имели несколько вариантов выхода. Первый: Учредительное Собрание, участие в правительстве, мы очень хотели, но не смогли — так, как поступили весной семнадцатого социалисты. Второй: прихватить реквизированное золотишко и рвануть в эмиграцию — хватит на всю оставшуюся жизнь, и деткам, и внукам. Так поступали очень многие из вполне приличных правителей. Наконец, можно было и договориться, оставить себе кусок страны, а остальную территорию поделить с прочими «правительствами». Думаю, на определенных условиях «мировое сообщество» на это бы пошло.
Зачем власть была нужна белым — мы знаем, ибо знаем их спонсоров. А вот зачем она понадобилась красным? Из абстрактной жажды власти? Ради мировой революции?
Что заставило этих космополитов, завсегдатаев европейских кафе, людей, для которых понятие «патриотизм» было ругательным, а Россия являлась «тюрьмой народов» — что их заставило, даже тогда, когда уже ясно стало, что никакой мировой революции не будет, так исступленно спасать и собирать эту самую Россию? И воспринимать потерю каждой губернии так, словно бы это у них из тела вырезали кусок мяса?
Жажда власти? Но эта власть не давала им ничего, кроме двадцатичасового рабочего дня, непроходящего стресса да ранней смерти. На средних этажах власти бывало по-разному, но люди, которые служили мотором этой революции, погибали на фронтах или умирали, не оставив по себе ничего, кроме пары потертых костюмов. Из них один Сталин пережил семидесятилетие — но покажите мне хоть одного человека, который захотел бы для себя такой карьеры?
Рациональным образом это не объясняется никак. Воистину: «Бог может из камней сих воздвигнуть детей Аврааму». Впрочем, когда «элита нации», понимая, что на фронте нечем стрелять, берёт 400 % цены за снаряды, когда солдат в окопах порют розгами для поднятия боевого духа, когда господа офицеры, присягавшие России, готовы распродать её по кускам за 400 рублей аванса и 500 ежемесячно — на что и надеяться, если не на преображение камней?
…Итак, победоносное восстание завершилось. Утихли речи, погасли огни, разъехались по домам делегаты исторического II съезда Советов. Эйфория прошла, и кучка людей в Смольном осталась наедине с огромной, охваченной хаосом страной…
«Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною…» [280]
ПРИЛОЖЕНИЯ
Приложение 1
ИЗ АКТА О ПРИЕМЕ НАРКОМАТА ОБОРОНЫ СОЮЗА ССР С. К. ТИМОШЕНКО ОТ К. Е. ВОРОШИЛОВА
280
Бытие: 1, 2.
7 декабря 1940 г.
Совершенно секретно
Во исполнение постановления СНК СССР от 8 мая 1940 г. за № 690 при приеме Наркомата обороны т. Тимошенко от т. Ворошилова в присутствии товарищей Жданова, Маленкова и Вознесенского [281] заслушаны доклады начальников центральных управлений и установлено следующее:
1. Действующее положение о Наркомате обороны, утвержденное правительством в 1934 г., устарело, не соответствует существующей структуре и не отражает современных задач, возложенных на Наркомат обороны. Вновь созданные управления — Главное управление Красной Армии, Управление военно-технического снабжения, Управление снабжения, Управление продовольственного, обозного и вещевого снабжения, Управление стрелкового и минометного вооружений, Управление высших военно-учебных заведений, Управление снабжения горючим и Управление начальника пехоты — существуют по временным положениям. Структура других управлений (Генштаба, Артиллерийского управления, Управления связи, Строительно-квартирного управления, Управления ВВС и инспекции) изменена, причем положения об этих изменениях не утверждены.
281
Н. А. Вознесенский с 1938 года был председателем Госплана СССР, а с 1939 года — заместителем председателя Совнаркома.