Ленин
Шрифт:
— Коллеги! — выкрикнул он. — Речь моя будет короткой. Я вам скажу только, что вы стадо баранов, ведомых козлами…
По толпе студентов прошел шепот удивления и гневный рокот.
— Долой его! Долой! — воскликнуло несколько голосов.
— Послушаем! Послушаем! — кричали другие студенты.
— Ваши предводители мечтают, чтобы царь и его правительство прислушались к глупым призывам о созыве Учредительного собрания. Они хотят ложью и личным террором заставить сильных мира сего на это согласиться. Коллеги, это путь, достойный глупцов…
— Долой! Долой! — раздались
— …достойный глупцов, запомните это хорошо! — продолжал Ульянов. — Царь является помазанником Божьим и таковым себя считает…
— Браво, коллега Ульянов! Браво! — рявкнула благонадежная часть студентов.
— Только без фамилий! Среди нас есть шпики! — раздались предупреждающие голоса.
— Царь, помазанник Божий, считает, что его власть не от мира сего, что она божественная. Он воспитан в этом убеждении, поэтому ход его мыслей отличается от нашего. Ему не знакома мещанская мораль и трусость. О, цари очень отважны! Они с легкостью прерывают жизни других и охотно отдают свою! Их невозможно запугать террором, не говоря уже о глупых, беспомощных студенческих протестах и смешных формулировках «Народной воли» о Учредительном собрании! Почему бы социалистам-революционерам не потребовать выделения земляных наделов на Луне?!
— Браво! Ну и врезал он этим якобинцам! — донеслись веселые окрики.
— Долой! Долой провокатора! Он срывает забастовку! — кричали, размахивая руками, отъявленные народники.
— Дадите мне закончить или нет? — хриплым голосом воскликнул Ульянов. — Правды боитесь?
— Пускай говорит! Пускай говорит! — поддержали его. В зале повисла нехорошая тишина.
— Учредительное собрание будет означать отторжение от трона царских лакеев. Прикормленные и щедро оплачиваемые, они не захотят терять теплый угол. Ха, не так они глупы, дорогие мои! Так кто же прислушается к голословным требованиям наших якобинцев в чиновничьих шапках, имеющих души тех же лакеев, быть может, несколько возмущенных, но мечтающих о теплом месте возле царского пирога. Кто?
— Предатель! Клеветник! Правительственный агент! — кричали взбешенные партийцы «Народной воли».
— Молодец! Вот это посадил их на кол! — смеялись благонадежные и беспартийные.
Тем не менее слушали дальше, потому что отважный оратор поднял руку и смотрел угрожающе.
— Не туда идете, коллеги! Хотите протестовать? Хорошо! Пойду с вами, но пойдемте в казармы, к солдатам — крестьянским сынам, в деревню, давайте соберем силы и с оружием в руках покажем, что мы умеем требовать и готовы погибнуть за выполнение нашей воли! Пойдемте сейчас же, не раздумывая, потому что через час всех нас поймают шпики, благонадежные и беспартийные помогут им, а партия «Народная воля» спрячется в кусты, оставляя кого-то на съедение, ведь предводители нужны для написания листовок с глупостями и детскими сказками!
Разразилась настоящая буря криков, ругательств, оскорблений.
— Долой провокатора! Выдворить клеветника за двери! Кто дал ему право выступать в таком тоне? Он срывает митинг! Предатель!
Митинг действительно был сорван, так как между студентами завязался спор и даже драка.
Ульянов стоял на кафедре и внимательно с презрением слушал. Когда шум на мгновение утих, он издевательским голосом сказал:
— Мне кажется, что участвую в Учредительном собрании, ведь в действительности оно может быть только таким… Но я разгоню его на все четыре стороны!
Он спокойно сошел с кафедры. Глядя твердым взглядом, шел через ряды студентов, расступавшихся перед ним, бросающих в его адрес проклятия, и покинул зал.
В коридоре его ожидали приятели Зегжда и Ладынин.
Ульянов взглянул на них и прошептал:
— Теперь убегаем, сейчас они опомнятся и захотят меня побить!
Они побежали во весь опор. Владимир угадал. Студенты толпой вывалили из зала и бросились за ними вдогонку. В этот момент появилась полиция и дворники. Начались аресты. Среди задержанных оказался и студент Владимир Ульянов.
Университетский совет совместно с чиновниками из городской администрации долго думали, следует ли отдать Ульянова под суд или же наказать иначе. Наконец было решено навсегда исключить его из университета и отправить под надзор полиции в Кукушкино. Все признавали, что он замечательно высмеял партию «Народная воля» и парализовал ее намерения спровоцировать студенческие волнения.
— Я охотно принял бы этого парня на хорошую зарплату в тайную полицию! — заметил жандармский полковник.
— Не пойдет! — буркнул инспектор университета.
— Знаю! — улыбнулся жандарм. — Собственно говоря, я и сам не был бы уверен в таком агенте; он мог бы играть в двойную игру. Бывали уже такие случаи.
В этот же день Владимир в сопровождении усатого жандармского смотрителя уезжал из города.
По дороге он думал о том, что если бы Елена Остапова жила в Казани, то, узнав о его выступлении на митинге, считала бы его никчемным предателем и провокатором.
От этой мысли он злобно улыбнулся и, глядя на смотрителя, обратился к нему со смехом:
— Жизнь забавна, господин жандарм!
— Э-э! — ответил тот неохотно. — Ничего забавного… Жалованье маленькое, работы много…
— Ой! — воскликнул весело Ульянов. — Боюсь, что вы вступите в «Народную волю», она всех обиженных защищает, значит и вам пообещает повышение зарплаты.
— Шутить изволите, господин студент, а мне ведь и вправду не до смеха! Через месяц должна рожать жена, а прибавки к жалованью как не было, так и нет! — буркнул смотритель.
Владимир чувствовал себя превосходно. Какая-то великая радость снизошла на него. Все вокруг было усыпано снегом, крепчал мороз, а ему казалось, что уже пришла солнечная, переполненная жизненными силами буйная весна.
Его охватило ощущение окончательной свободы.
Он порвал со всем, что связывало его с нормальной, серой, мещанской жизнью.
Теперь он мог идти по пути, который так детально, вплоть до каждого шага, себе представлял. Судьба была предопределена, а он верил, что суждено было ему использовать ее до конца, воплотить все идеи, которые уже несколько лет формировались у него в голове и приобретали отлитые, стальные формы.
— Вот сейчас я действительно буду учиться! Учиться! Учиться!