Ленин
Шрифт:
…В 1931 году в Париже начал выходить либеральный эмигрантский журнал «Новый град». В редакционной статье первого номера российские интеллигенты писали: «Поколение, воспитанное на крови, верит в спасительность насилия». Авторы призывают не поддаваться чувству мести, а защищать вечную правду личности и ее свободы гуманистическими способами. Ненавидя палачей России, мы не видим для них будущего. Но лишь на пути христианства, считают авторы, возможна социальная правда{127}. Таков либерализм, превыше всего оберегающий свободу и отвергающий насилие. Разве мог Ленин, идеальный выразитель
Трагедия интеллигенции была предрешена несовместимостью большевистской диктатуры и свободы. Режиму нужна была послушная, безмолвная интеллигенция.
В ленинское и послеленинское время такое ее состояние достигалось простыми и, казалось, эффективными методами. Вот иллюстрация.
«Тов. Сталину.
Направляю сообщение начальника управления НКВД по Свердловской области тов. Дмитриева о писателе Каменском В.В. от 4 июля 1937 г.
Каменского В.В. считаю необходимым арестовать. Прошу Вашей санкции.
15 июля 1937 г.
Н. Ежов»{128}.
Дмитриев же сообщал в Москву, что «Каменский симпатизирует футуристам. О нем хорошо отзывался Бухарин. Дальние родственники – бывшие пароходовладельцы. Дружил с Говиным – разоблаченным троцкистом…». Резолюция Сталина после столь убийственных «аргументов», естественно, однозначна: «За арест. Ст.».
Правда, после XX съезда партии пришлось искать другие методы пленения человеческой мысли. Интеллект продолжал быть схваченным обручем примитивного догматизма под неусыпным контролем партии и спецслужб.
Ленин создал такую удивительную систему, что на протяжении десятилетий все так и было. Даже малейшая попытка выйти за рамки дозволенного вызывала властный окрик наследников вождя.
Я приведу здесь один внешне совсем малозначительный факт с заседания Секретариата ЦК КПСС 26 апреля 1983 года. Совсем не хочу осуждать людей, фамилии которых буду вынужден назвать, прежде всего потому, что мы все (почти все) были такими же. Читая стенограмму, я испытывал ощущение, что это пластинка, поставленная на диск старого граммофона где-то в начале двадцатых годов. Не конкретные, живые люди, наши современники, реально управлявшие нами, говорят с пластинки, а идет ритуальная идеологическая церемония Системы… Выдержки из пространной стенограммы приведу с сокращениями. На секретариате обсуждалась пьеса Л. Разумовской «Дорогая Елена Сергеевна».
« Горбачев: Вопрос серьезный. Я просил остаться здесь заведующих отделами ЦК, представителей Министерства культуры СССР и РСФСР, Совета министров Российской Федерации, чтобы тщательно в нем разобраться. Тов. Барабаш, расскажите, пожалуйста, как могло случиться, что такая ущербная в идейном отношении пьеса много месяцев шла на сценах наших театров. Как могло получиться, что вопрос о необходимости снятия этой пьесы поставило не Министерство культуры, а Комитет государственной безопасности?
Барабаш (первый заместитель министра культуры СССР): Постановка пьесы Л. Разумовской «Дорогая Елена Сергеевна» – серьезное упущение Министерства культуры СССР, его органов в республике и на местах… Мы приняли к
Горбачев: То, что данный вопрос вынесен на рассмотрение Секретариата ЦК КПСС, – это уже ненормально… Не будем же мы в ЦК партии обсуждать постановку каждой пьесы. Нужно строго наказывать тех, кто допускает такие ошибки.
Барабаш: Надо только отметить, что в большинстве театров текст пьесы был несколько скорректирован, видоизменен и переработан.
Пономарев: Что можно было перерабатывать в этой убогой пьесе и надо ли ее вообще перерабатывать?
Горбачев: Министерство культуры ушло в кусты, не желая заниматься трудными вопросами воспитания авторов драматургических произведений. Но до каких пор мы, коммунисты, будем стесняться защищать свои партийные позиции, свою коммунистическую мораль?
Пономарев: А кто такая эта Л. Разумовская?
Барабаш: Этой женщине 35 лет, она работает преподавателем в профессионально-техническом училище, беспартийная. Написала до этого четыре пьесы, которые нигде не шли…
Горбачев: А Министерство культуры молчало целый год, когда пьеса уже показывалась в театрах страны.
Рыжков: Были ли какие-либо публикации по этой пьесе в нашей прессе?
Барабаш: В защиту этой пьесы на страницах «Литературной газеты» выступил Виктор Розов. В газете «Советская культура» была помещена положительная рецензия на эту пьесу.
Зимянин: История с пьесой «Дорогая Елена Сергеевна» не единственная. Такие попытки критики негативных явлений в нашей жизни, переходящие в очернение советской действительности, бывали и раньше… Партия исходит из того, чтобы предотвращать подобные явления в зародыше, работать с литераторами, с драматургами, поправляя их в ходе создания своих произведений… Когда пьеса готова, для ее оценки у нас есть репертуарные комиссии, есть, в конце концов, Главлит (политическая цензура. – Д.В. ), отвечающий за то, чтобы в нашей печати не публиковалось ничего антисоветского…
Соломенцев: Работники Министерства культуры не хотят сами портить отношения с драматургами и литераторами. Они хотят, чтобы эти отношения портил с деятелями культуры Центральный Комитет партии…
Шауро (заведующий отделом культуры ЦК КПСС): Министерство культуры Союза ССР и Министерства культуры Российской Федерации, Литвы, Эстонии, Грузии, к сожалению, плохо еще работают с драматургами… Им надо помогать разбираться в сложных явлениях действительности с партийных позиций. Всего по стране пьеса «Дорогая Елена Сергеевна» прошла 98 раз, на ее постановках присутствовало около 50 тысяч зрителей. На мой взгляд, пьесу эту дорабатывать нельзя и не нужно. Она, видимо, не поддается переработке.