Ленин
Шрифт:
Исторический эпизод с памятниками автор привел, чтобы постепенно подвести читателя к главной мысли: Ленин смотрел на духовную культуру общества сугубо прагматически. Только как большевистский политик. Все должно работать на революцию. А в ней на первом плане революционное просвещение и революционная агитация.
Н.К. Крупская, отвечая на анкету Института мозга в 1935 году, каким был Ленин, заметила: «Театр очень любил – всегда это производило на него сильное впечатление»{89}. Как автор книги, выскажу сомнение в этом утверждении, или, по крайней мере, думаю, что эта любовь была необычной. Та же Крупская вспоминала (но уже по другому поводу), что в эмиграции «пойдем в театр и после первого действия уходим»… В
Это не помешало Ленину поддержать идею закрытия Большого театра. Политбюро ЦК не раз рассматривало этот вопрос и высказалось в том же духе{90}. Однако Луначарский запротестовал, и СНК еще до постановления Политбюро его поддержал: нужно сохранить Большой театр. Однако Ленин настойчив. Даже упрям.
«Тов. Молотову
Узнав от Каменева, что СНК единогласно принял совершенно неприличное предложение Луначарского о сохранении Большой оперы и балета, предлагаю Политбюро постановить:
1. Поручить Президиуму ВЦИК отменить постановление СНК.
2. Оставить из оперы и балета лишь несколько десятков артистов на Москву и Питер для того, чтобы их представления (как оперные, так и танцы) могли окупаться, т. е. устранением всяких крупных расходов на обстановку и т. п.
3. Из сэкономленных таким образом миллиардов отдать не меньше половины на ликвидацию безграмотности и на читальни.
4. Вызвать Луначарского на пять минут для выслушания последнего слова обвиняемого и поставить на вид…»{91}
Кто станет возражать против ликвидации неграмотности? Но почему ценой ликвидации Большого театра и других великих национальных очагов культуры? Ленина это не заботило. Все его помыслы во власти революции и ее развития. Ценой снижения высшего уровня интеллекта нации Ленин хотел поднять планку обыденного сознания народа. Тогда им легче управлять.
В декабре 1918 года Ленин собственноручно пишет «Инструкцию о составлении книги для чтения рабочих и крестьян». Требования категоричны: «Задание: в двухнедельный срок составить книгу для чтения крестьян и рабочих. Темы: строительство Советской власти, ее политика извне и внутренняя. Например: что такое Советская власть. Как управлять страной. Закон о земле. Совнархозы. Национализация фабрик. Трудовая дисциплина. Империализм. Империалистическая война. Тайные договоры. Как мы предлагали мир. За что мы теперь воюем. Что такое коммунизм. Отделение церкви от государства. И так далее…»{92}
Даже ликвидация неграмотности до предела политизирована. Ничего о прошлом; оно как бы конфисковано и сдано в утиль. Главное, рабочие и крестьяне должны знать, «что такое коммунизм».
Ленин, будучи человеком мощного интеллекта, понимал, что сознание – самая прочная крепость. С помощью даже ОГПУ ее непросто взять. Нужно мобилизовать партию и ту меньшую часть интеллигенции, что пошла с большевиками. Без нее, этой интеллигенции, сознание миллионов мужиков будет по-прежнему замусорено «старорежимной ерундой». Поэтому генеральный курс Ленина: подчинить интеллигенцию Советской России партийному влиянию, заставить ее работать на революцию. Когда 9 октября 1920 года Политбюро рассматривало вопрос «О съезде Пролеткульта», Ленин, Сталин, Каменев, Крестинский, Бухарин были единодушны, принимая постановление: «Провести на съезде резолюции о тесной связи Пролеткульта и о подчинении его партии»{93}. Главное – в подчинении.
Троцкий, который глубже разбирался в литературе и искусстве, чем другие большевистские вожди, тем не менее на встрече с московскими писателями и поэтами заявил: «Фабрика для создания новых пролетарских поэтов-художников у нас есть, но это не МАППы и не ВАППы, а РКП. Товарищам нужно сидеть в РКП и учиться. РКП воспитает
Так надвигалась трагедия культуры и интеллигенции; через партийность у них отбирали творческую свободу. Сознание не только крепость, но и последний оазис свободы. Чтобы сформировать элементарно мыслящего человека, которым легко управлять и манипулировать, большевики обильно кормили людей примитивной духовной пищей и семьдесят лет ограничивали, дозировали там, где считали ее «классово вредной».
В ноябре 1923 года А.М. Горький писал В.Ф. Ходасевичу:
«…Из новостей, ошеломляющих разум, могу сообщить, что в «Накануне» напечатано: в России Надеждою Крупской и каким-то М. Сперанским запрещены для чтения: Платон, Кант, Шопенгауэр, Вл. Соловьев, Тэн, Рескин, Ницше, Л. Толстой, Лесков, Ясинский (!) и еще многие подобные еретики. И сказано: «Отдел религии должен содержать только антирелигиозные книги…»{95} Да, на протяжении семи десятилетий было огромное поле литературы, куда советскому читателю ходить было строго заказано. Воспитание советской интеллигенции, как проводника партийных решений, стало одной из главных задач большевиков. Программа этого воспитания была изложена в назидательной ленинской статье «Партийная организация и партийная литература».
Но вначале нужно было завершить «просеивание» интеллигенции. В своем большинстве она не приняла революцию. За это поплатилась жизнью, бегством, изгнанием десятков тысяч ее лучших представителей на чужбину.
Ленин поддержал идею духовного обескровливания Советской России. Те, кто был не способен перестроиться под требования революции, должны стать изгнанниками. В июне 1922 года на заседании Политбюро, где доклад «Об антисоветских группировках» сделал Уншлихт, было принято постановление, во втором пункте которого вводилось горестное и бесчеловечное наказание. Инакомыслящих решили лишать родины. «Предложить ВЦИК, – говорилось в документе, – издать постановление о создании особого совещания [19] из представителей НКИД и НКЮ, которому предоставить право, в тех случаях, когда имеется возможность не прибегать к более суровому наказанию, заменять его высылкой за границу или в определенные пункты РСФСР»{96}.
Всесильное ГПУ немедленно приступило к отбору опасных для революции людей, а в действительности – духовной элиты российского общества. И уже 2 августа Уншлихт, ленинский предтеча бериевщины, пишет записку Сталину:
«Во исполнение постановления Политбюро высылаю протокол заседания Комиссии ПБ, список антисоветской интеллигенции Москвы, список антисоветской интеллигенции Петрограда с характеристиками…» Комиссия решила «произвести арест всех намеченных лиц, предложить им выехать за границу за свой счет. В случае отказа – за счет ГПУ. Одновременно закрыть контрреволюционные издания: «Вестник сельского хозяйства», «Мысль», «Экономическое возрождение» за публикацию антисоветских и идеалистических взглядов»{97}.
Люди из ГПУ были неглупыми: в списках «активной антисоветской интеллигенции» (составленных не по алфавиту, а по мере докладов и предложений с «мест») оказались наиболее яркие представители интеллектуальной элиты России. Очень важными для операции обессмысливания российского интеллекта оказались личные указания вождя. Ленину списки высылаемых показывались несколько раз. Он уточнял, дополнял, делал пометки, ставил вопросы и передавал в ГПУ, Дзержинскому, Сталину, Уншлихту для «доработки». И даже когда первая крупная партия российских мыслителей осенью 1922 года была составлена для выдворения за околицу отечества, Ленин, находясь в отпуске по болезни, продолжал интересоваться вопросом, руководить дальнейшими действиями ГПУ.