Ленинград(Героическая оборона города в 1941-1944 гг.)
Шрифт:
— Это мы старыми запасами жили, — уточняет Левченкова. — Прокатный стан еще не пустили.
Утром 5 марта 1942 года директора завода А. К. Козловского и главного инженера Д. В. Быкова, пришедшего на завод еще в 1925 году рядовым сотрудником лаборатории, вызвали в Смольный. На совещание собрались члены бюро обкома партии, Военного совета фронта, представители Ленэнерго. С коротким сообщением выступил А. А. Жданов:
— Совет Народных Комиссаров принял решение о восстановлении Волховской ГЭС, это почетное и ответственное задание выполняет коллектив «Электросилы». Первые генераторы дадут ток не позднее сентября — октября. Прибывший к нам в Ленинград Алексей Николаевич Косыгин, уполномоченный Ставки Верховного Главнокомандования, поручил нам выяснить, каким путем мы сможем передать энергию Волховской ГЭС в Ленинград.
Первым предложением было:
— В лед вморозить опоры. На них и навесить…
Жданов, страдавший астмой, судорожно глотнул воздух. Помолчав, спросил:
— Значит, зимы ждать? А если Ладога в январе замерзнет?
Слово попросил Дмитрий Вениаминович Быков:
— Может, проложить кабель по дну Ладоги? В принципе подводные силовые кабели существовали и существуют. Расстояние здесь, правда, больше обычного, но это уже чисто техническая трудность…
Такое решение и приняли. Мера ответственности коллектива «Севкабеля» сразу же возросла неизмеримо, сложность задания тоже: теперь требовалось изготовить не только голый силовой провод, но еще и подводный кабель. И не когда-нибудь, а в жесткие даже для нормальных условий сроки. Остатки катанки, из которой скручивали в январе и феврале медный провод, кончились. Нужно пускать горячепрокатный стан, а он весь покрыт гребенкой ледяных сосулек, в котлованах под станом и в траншеях тоже сплошной лед. Установили в прокатном цехе сделанные из металлических бочек печки, подали в траншеи пар, принялись очищать их ото льда, снега, окалины. Опытных прокатчиков осталось всего семь человек. Новую бригаду, которой предстояло обслуживать станы, на треть сформировали из женщин, которых прежде здесь и близко не было…
— Пустили стан. Все нашли, что надо, и все пустили, выполнили задание. Я говорю же, герои были, — снова повторяет Мария Ивановна. — Не думали поддаваться фашистским гадам. Верилось, что победим. Как это не победить!?
Сестрорецкий инструментальный завод имени Воскова оказался в полосе линии фронта, и все его оборудование, которое не успели вывезти на Большую землю, пришлось перебазировать в Ленинград, в основном на территорию «Красного инструментальщика», в Смольнинский район. В Сестрорецке грузились под минометным огнем. На «Красном инструментальщике» работать приходилось под бомбами и снарядами.
Уже в ноябре здесь вышли из строя центральные котельные, печи-времянки обогреть цеха не могли, но все равно работа продолжалась круглосуточно, большинство рабочих на заводе и ночевали, так что в скором времени восковцам удалось наладить серийное производство пистолета-пулемета системы конструктора В. А. Дегтярева, ставшего потом широкоизвестным автоматом ППД; к 25 декабря их было передано Ленинградскому фронту свыше 4 тысяч. В ночь на 30 декабря погас свет, остановились станки: на электростанции кончился уголь. На завод как раз прибыли за очередной партией оружия военные, они торопили рабочих, и начальник цеха Алексей Андреевич Чернышев пошел звонить в военный отдел обкома партии. Чернышев ослаб, шел медленно и когда, наконец, передохнув, взялся за трубку, в цехе вдруг снова зарокотал станок. Чернышев повесил трубку, поднялся, щелкнул выключателем: не горит. Что такое? Откуда энергия? Он пошел в цех, запахло керосином, горели керосиновые лампы. Но ведь не на керосине же они запустили мотор. Нет, конечно! Рабочие крутили приводной ремень токарного станка вручную. Сил им не хватало, и они непрерывно сменяли друг друга, каждые три минуты. Заказчики явились в цех утром, точно в назначенный час. Чернышев ничего не стал говорить им: у них там не легче. Сказал просто:
— Берите, что вам положено. Мы успели.
Потом удалось договориться с мастерскими Ленэнерго, где работал движок. Из района Смольного, неподалеку от которого располагался «Красный инструментальщик», до Марсова поля путь не близкий; детали, предназначенные для обработки, возили на санках. Лена Кириллова возила, фрезеровщица, ее добросовестность и старательность всем хорошо запомнились. Старший мастер П. И. Васильев, слесарь-сборщик Федор Коновалов… Возили до тех пор, пока однажды вдруг не увидели: нет больше мастерской в Ленэнерго, разрушена бомбой. Что делать? Снова стали крутить станки вручную.
На Металлическом заводе к началу февраля остался 131 человек, в том числе способных мало-мальски продуктивно работать не больше 25. Поэтому, когда поздно вечером 5 февраля уполномоченному завода по ремонту танков Антону Федоровичу Соколову сообщили, что к ним прибывают танки, он тяжело вздохнул:
— Некому работать.
— Надо, пойми, — сказал директор Григорий Иванович Седов, в прошлом секретарь заводского парткома. — Вместе с танками танкисты приедут, помогут, а нам следует по домам пойти, собрать специалистов.
Утром Соколов, действуя вместе с партийной, профсоюзной организациями цеха, во все концы города разослал кто посильнее был с повестками, в которых говорилось: «Товарищи! Явитесь на работу по получении повестки. Поступил срочный фронтовой заказ. Вы будете снабжаться дополнительно питанием. Немедленно явитесь». Сам Соколов поднялся на четвертый этаж, где еще осенью было устроено общежитие. Жил там и рабочий Кировского завода Федор Васильевич Задворный. Сын его Владимир уже умер от дистрофии, сам он тоже слег.
— Федор Васильевич! Танки разгружают, а ремонтировать некому. Ты коммунист…
— Помню, что коммунист, но…
Задворный уже поднимался, жена подала ему палку, он, пошатываясь, пошел вместе с Соколовым, рука об руку и спустились в цех.
Танки прибыли на 13 платформах, к вечеру 6 февраля их расставили в главном пролете и начали ремонтировать, закрепив за каждым опытным рабочим группу бойцов. Блокадники работали из самых последних сил в самом точном смысле этого выражения. Прямо в цехе умерли Власов и Румянцева. Задворного подводили к танку под руки. Не могли без помощи влезть на танк и Семченко, Васильев, Добрецов, красноармейцы подсаживали их. Однажды Семченко, занятый на испытании машин, вовсе не пришел на завод. Жил он далеко, у Балтийского вокзала, и Соколов на автомашине поехал за ним. Семченко он увидел сразу, как только вошел в его квартиру: тот пытался ступить навстречу, но ноги подкосились.
— Федор, дорогой, что с тобой?
— Ноги не держат. Прости!
Семченко положили в заводской стационар. Чуть-чуть окрепнув, он сразу вернулся в цех и ночевал в цехе, домой поехал только после того, как было выполнено месячное задание. Вернулся через считанные часы.
— Что так скоро? Семье бы помог!
— Некому помогать: жена умерла, ребенка отдал в ясли.
Блок-станция Металлического завода была едва ли не единственной заводской электростанцией в Ленинграде, которая не останавливалась ни на час в течение всей блокады. Когда однажды главный механик завода Георгий Андреевич Кулагин (после войны он станет руководителем одного из крупнейших объединений, напишет талантливые воспоминания о блокаде) внезапно проснулся среди ночи, в первую минуту он даже не понял, что его разбудило. Тихо: ни налета, ни обстрела. Ах, вот оно что: еле светится тусклая нить лампочки. Скорее в машинный зал, к турбине.
— Почему не работаете? Воду упустили! К утру надо отправить на фронт два танка.
Трое кочегаров сидят у стены, бессильно свесив руки. Отвечает один — Минаков:
— Сил совсем нет!
Кулагин и подоспевший сюда 60-летний старший мастер Михаил Петрович Барабанов сами берутся за шуровки. Сил у них тоже мало, а опыта вовсе нет, но в топке, где уголь успел почернеть, все же начинают оживать синие и желтые огоньки. Минаков наконец встает, за ним два других кочегара.
— Спасибо. Мы отдохнули.