Ленька Охнарь (ред. 1969 года)
Шрифт:
— Надо ребятам помочь, Эммануил Яковлевич, — вежливо, но настойчиво сказал Курзенков директору. — Что поделаешь с такой неорганизованной публикой? Я от имени профкома института прошу вас оказать им содействие. Матрацы можно взять из студенческого общежития. Ваши- рабфаковцы из отпуска приедут только к сентябрю.
Краб еще раз осмотрел беленые стены, попробовал толстым пальцем краску на фрамугах. Крупная, полнеющая фигура его хранила административную значительность, черные начищенные ботинки внушительно поскрипывали.
Не обронив больше ни слова, директор покинул аудиторию. За ним последовал Курзенков, что-то доказывая
— Вот это директор! — сказал Мозольков и очень похоже передразнил его манеру держаться,
— Не краб — настоящий спрут.
— Я так и не понял: матрацы нам дадут или по шее?
— Ничего, Курзенков его обработает.
— Мы сами члены профсоюза! — вдруг вскипел Скулин. — Это не дореволюционное время, когда каждый начальник мог самодурствовать. Что мы, нахлебники в своей стране? Не дурака валять приехали, — набираться знаний, И если этот краб или рак... кто он там есть, попробует нас вытурить — найдем управу. Наркомпрос — на Чистых прудах, идти недалеко.
На этот раз «писателю» никто не возразил. Чувствовалось, что будущие студенты готовы постоять за себя.
Прошел добрый час, минул второй, а из канцелярии рабфака не поступало никаких известий. Напряжение спало, кое-кто начал поговаривать, что пора бы пообедать: не сидеть же так до вечера!
Внезапно в коридоре послышались тихие, сдержанные голоса, осторожные шаги; перед аудиторией, где поселилась молодежь, они замерли, дверь неуверенно приоткрылась. Матюшин и Осокин вскочили — то ли для того, чтобы принять матрацы, то ли готовясь дать отпор, если станут выселять. Из-за створки глянуло круглое девичье лицо с припухлыми веками, льняной, ровно подстриженной челочкой. Дверь стремительно захлопнулась, в коридоре послышался торопливый шепот:
— Здесь! Ох, их много!
Лица парней изменились: глаза оживленно заблестели, улыбка раздвинула губы, каждый неприметно и молодцевато оправился. Коля Мозольков подскочил к двери, распахнул и расшаркался, словно делал балетное па:
— Не стесняйтесь, заходите прямо в калошах. У нас пол такой, что чем больше его топчешь, тем чище становится.
В коридоре послышался смех, затем порог, чуть жеманясь, переступила красивая девушка с подвитыми, красноватыми до черни волосами, повязанными пестрой шелковой косынкой. За ней показалась знакомая уже парням круглолицая «разведчица» с льняной челочкой и, наконец, последняя — худая, смуглая, с длинным капризным носом и низкой грудью, в изящном бордовом платье с белой кружевной отделкой. Все трое раскраснелись, оглядывались с нескрываемым любопытством.
— Где же матрацы? — строго, начальническим тоном спросил Коля. Он оказался очень свободным в обращении с девушками.
— Какие матрацы? — удивилась толстенькая с челочкой. Она была вся круглая, и даже казалось, что пухлый рот у нее круглый. Глядя на ее медлительные движения, на припухшие веки, можно было подумать, что она только что проснулась.
Длинноносая смуглая девица картинно пожала острыми плечами, показывая, что ничего не понимает.
— Бросьте притворяться, — сказал Коля. — Вас ведь убрать здесь прислал товарищ Краб? Несите матрацы!
Он вжал шею в приподнятые плечи, надулся, придал глазам мутный взгляд и важно закоченел. Попробовал пальцем дверной косяк, стену: не пачкается?
Девушки прыснули; басовито захохотали ребята.
— У вас так же, как и у нас, — оглядев аудиторию, сказала длинноносая. — Тот же комфорт.
Оказывается, девушки лишь вчера вечером поселились на втором этаже и думали, что они здесь одни.
С обеих сторон посыпались обычные вопросы — кто откуда, на какое отделение поступает. Красивую с красноваточерными волосами звали Алла Отморская. Приехала она с Кубани, из Майкопа, держать хотела на театральное отделение. Длинноносая Дина в бордовом с кружевами платье тоже мечтала стать артисткой, сниматься в кино. Она была из Ярославля, работала секретарем-машинисткой в каком-то учреждении. Толстенькая с льняной челкой Муся Елина к общему удивлению, оказалась поэтессой. Она печаталась у себя в Оренбурге, а одно ее стихотворение даже oпубликовал московский журнал «Прожектор». Это вызвало у ребят общее к ней уважение, а «писатель»-волжанин посмотрел на толстушку с тайной завистью и как-то слишком уж независимо.
— Почитайте что-нибудь, — предложил ей Коля Мозольков.
Муся покраснела и отказалась.
— Я сразу заметила, что сюда ходят какие-то ребята, — сказала она с явным намерением переменить разговор. — И даже запомнила комнату. Вот мы и пришли узнать, где вы себе постели достали. А оказывается, вы тоже спите на полу.
— Нам ничего, — шлепнул себя по костистым бедрам Коля. —Мы толстые. А вы разве бока отлежали?
Громкий хохот парней заглушил его слова.
Девушкам предложили сесть. Завязался разговор: кто какую школу кончил, каких экзаменов боится.
— По-русски, наверно, диктант зададут? — спрашивал один. — Отрывок из «Матери». Горького?
Вторая тараторила:
— Я истории боюсь — ужас! Все даты перепугал!
Затем стали обсуждать столичные достопримечательности.
— Кто знает, выдержишь на рабфак или нет, — сказал Иван Шатков, —надо бы хоть Москву посмотреть, Третьяковскую галерею, Останкинский дворец. А то вдруг придется сматываться — неизвестно, когда в другой раз попадешь.
— Хорошо бы в Художественном побывать, — поддержала Алла Отморская. — Я так мечтала о Художественном у себя, в Майкопе. Там можно увидеть Книппер-Чехову, Тарасову, самого Станиславского.
— Давайте сходим, — тотчас предложил Леонид.
Отморская чуть приметно улыбнулась:
— С удовольствием.
— Билеты дорогие, — нерешительно сказала Муся. — Да и говорят, за пять дней только продают. Всю ночь в очереди надо стоять.
— Не бары, возьмем галерку! — воскликнул Леонид и мельком, полувопросительно глянул на Отморскую. — А подежурить в очереди... так теперь без очереди никуда не попадешь: ни в загс, ни на кладбище.
Полчаса спустя всей компанией решили идти в столовую. Шумно вывалились в коридор. Только Осокин не поднялся с подоконника.
— А вы, Леня, чего? — удивленно спросила его Отморская.
Он с преувеличенной горечью развел руками:
— Остаюсь заместо бобика.
— Бедненький! — засмеялась Отморская; глаза ее обдали его ласковым и чуть озорным теплом. — Ну я вам в косынке супу принесу,
— Добавьте туда бутылочку пивка.
Веселые голоса компании затихли на лестничной площадке. Далеко внизу слабо хлопнула входная дверь.
Леонид вздохнул. Эко не повезло! Надо же ему именно сегодня нести Дежурство по охране проклятой аудитории! Хоть бы предыдущей ночью кто догадался спереть у них все манатки!