Ленька Охнарь (ред. 1969 года)
Шрифт:
Ha ходу достал папиросу. Часто, когда Леонид не знал, что сказать, сделать, он хватался за папиросу: создавалось впечатление, будто чем-то занят. Спичек не было, он спустился на первый этаж прикурить — не хотелось возвращаться в свою аудиторию.
Возле канцелярии неожиданно встретил Курзенкова, обрадованно попросил спичку.
— Не забываешь нас, Илья?
— Как можно! — В голосе Курзенков а звучала легкая, веселая усмешка. Мол, понимаю шутку, отвечаю ею же.
— Подшефные?
— Подшефные.
На нем был темно-синий шевиотовый костюм, шелковая рубаха с галстуком; верх бежевой
Леонид совершенно не подозревал, что в природе существуют темные вечерние костюмы. Для него иметь крепкие брюки и нечиненые ботинки значило одеваться с шиком.
Бровастое, самоуверенное лицо Курзенкова цвело румянцем свежевыбритых щек, белыми, словно просвечивающими полосками у подстриженных висков; из верхнего кармашка выглядывал кончик пестрого шелкового платочка. Красивым Курзенкова нельзя было назвать, но, отлично, строю одетый, молодой, здоровый, он выглядел внушительно и привлекал внимание.
Придерживаясь за перила, Леонид бегом поднялся по металлическим ступеням к себе на третий этаж. В аудитории не было ни души. Куда смылся Ванька Шатков? В булочную за батоном? Славный он малый, настоящий кореш. Почитать, что ли, в самом деле «Ярмарку тщеславия»? Сильна книжка. Почему-то неохота. Леонид сел на подоконник, скучающе стал глядеть на улицу.
В этот предвечерний час Мясницкая покоилась в тени, я лишь дом напротив был освещен оранжевым лучом света, прорывавшимся откуда-то из-за их рабфака. По обыкновению, тротуары словно шевелились от движения густой толпы.
Особенно она была густа напротив, у серого массивного здания Главного почтамта. По широким каменным ступеням озабоченно поднимались люди, исчезали за колоннами подъезда, за входной зеркальной дверью; навстречу им легко спускались те, кто уже отправил нужные письма, поговорил из будки автомата по телефону. И почти всегда в сторонке у стены ожидала разодетая женщина, то и дело поглядывая на громадные круглые часы над входом, или нетерпеливо затягивался папиросой мужчина. Это влюбленные, назначившие свидания. Ребята нередко за ними наблюдали.
Стал наблюдать и Леонид. Внезапно он вздрогнул. Мостовую перед Почтамтом переходили Курзенков и... Алла Отморская. Он слегка прикасался к ее локтю, не беря под руку, но словно поддерживая. Леониду даже показалось, что он услышал его сочный, уверенный голос: «Делаю для вас, что могу. Даю комсомольское... » И грудной смех Аллы: «Так я и поверила». Нет. Это ему, конечно, почудилось. Расслышать слова с третьего этажа? Но откуда же они у него прозвучали в ушах? Впрочем, вечер тихий,, на улице, как нарочно, ни трамвая, ни машины. Э, да имеет ли это значение? Так вот почему Алла приоделась, вот кого ждала! Неужели действительно? Или это вышло случайно? Куда они отправились? Зачем?
Парочка достигла другой стороны улицы, свернула за угол, на Чистые пруды. Леонид долго еще неподвижно сидел на подоконнике. Казалось, он никак не мог прийти в себя.
Х
За четыре дня до экзаменов, когда аудитория только просыпалась, Шатков подвел к Леониду «циркача» Колю Мозолькова. Движения у Коли были вялые, он блаженно улыбался.
— Скажи вот Леньке.
— Да что говорить? — ответил Коля, томно мигая воспаленными ресницами. — Вторую ночь работаю на «Большевике». Профком, послал. Запаковываем ящики с печеньем и подтаскиваем к лифту. Печенья там! Ешь во!
– чиркнул он себя по горлу. — Только выносить нельзя, обыскивают. Там и пирожные, и торта Но это на нижних этажах.
— Понял, Ленька? —подхватил Шатков. — И можно туда попасть. Профком устраивает ребят, у которых с монетой туго. На три дня. Я пойду. Лишняя пятерка не помешает, верно?
Время было малоподходящее: не спать ночи накануне экзаменов. Зато деньжонок можно подзаколотить. Вчера Леонид со страхом и недоумением обнаружил сильную утечку своего «капитала». Посещение с Аллой ресторанчиков, кинотеатров, новенький кошелек, купленный черт знает зачем, быстро выпотрошили его карман, казавшийся ему неиссякаемым. Как бы не пришлось часы загонять. Да и просто интересно побывать на кондитерской фабрике. Это тебе не слесарный цех, там тиски не укусишь, а тут печенья нашамаешься до отвала.
Друзья кинулись к председателю рабфаковского профкома. Председатель, с губами, вытянутыми будто нос чайника, развел руками: где вы, ребята, были раньше? Все наряды раздал. Кондитерская фабрика поддерживает не только рабфак искусств, а и другие московские учебные заведения. Жалко, Курзенкова нету. Он мог бы устроить по линии театрального института. Впрочем, у него есть телефон.
— Дело! — воскликнул Шатков. — Звякните. Может, - согласится помочь.
Постой, что такое? Леонид нe успел и слова вставить, — этот стервец Ванька всегда его обскакивал. Впрочем, удобно ли отказаться, не вызвав подозрения? Под каким предлогом? Ладно, посмотрим, чем кончится вся эта петрушка.
Председатель профкома ушел звонить; вернулся минут через десять, улыбаясь своими вытянутыми чайником Тубами.
— Валяйте, ребята. Курзенков обещал куда-нибудь сунуть. Вот вам его адресок.
«Еще новость: сунет куда-нибудь», — подумал Леонид. Речь-то завели о кондитерской фабрике «Большевик». Не хватало еще попасть на дровяной склад — полакомиться березовым поленом. А то на сортировку утильсырья. Вот теперь выкручивайся.
Ехать надо было далеко, в Замоскворечье, в Малый Фонарный переулок. Собранный, верткий, всегда куда-то устремленный, Шатков любил действовать, не теряя времени, и тут же потащил вдруг помрачневшего Осокина на трамвай.
Они стояли на площадке прицепа, Леонид смотрел на серую от низких облаков реку, на громадный тускло-золотой купол храма Христа Спасителя и думал: а что, если он зря икру мечет? Ведь неизвестно, куда и зачем ходила вчера Алла с Курзенковым. Вдруг по делу? Курзенков студент института, человек с влиянием, — мало ли чем может помочь? Согласился же он устроить их с Ванькой на поденку. И опять с новой силой грызли его сомнения: нет, все-таки здесь что-то нечисто.
Мелькали кривые замоскворецкие переулки, почерневшие многоэтажные купеческие хоромины, старинные приземистые магазинчики с железными дверями, палисадники в бордовых георгинах, золотых шарах, новые длинные бараки, крытые толем. Как здесь непохоже на центр города! Два квартала «художникам» пришлось еще идти от трамвайной остановки.