Ленька Охнарь (ред. 1969 года)

Авдеев Виктор Федорович

«Зря связался с этими пиявками. Надо бы промолчать». Вокруг защебетали:

— Куда ж вы уходите?

— С вами так интересно беседовать!

— Я еще никогда не встречалась с подобной эрудицией. Молодой человек, вы не можете развить свою оригинальную мысль на волнующую всех тему о женском и мужском туалете и как один отличить от другого?

Теперь уже весь этот угол цеха подтрунивал над Осоки-ным, сыпал остротами, смехом.

До выхода еще было далеко. Леонид незаметно прибавил шагу, стараясь, однако, чтобы это не походило на бегство. «Прицепились

же к слову, язвы! »

— А я вот от вас ничего, кроме сорочьей трескотни, не услышал, — не выдержав, кинул он.

И пошел еще быстрей, считая, что последнее слово за ним. На секунду среди студенток установилось молчание. Затем звонкий озорной голос предложил:

— Девочки! Обсыплем его пухом? Давайте?

— Лучше обольем водой!

— Идея! У кого есть вода? Хоть чай.

— Только не обварите!

Хохот, шум вокруг возрастали.

Леонид чуть не бегом достиг выходной двери. Гляди, еще в самом деле обольют. Он опасался: вдруг какая-нибудь студентка задержит? Не бороться же с ней? Совсем позор. Да Леонид и понимал, что сейчас у него рука не поднимется грубо оттолкнуть девчонку, хотя раньше не задумался бы ударить ее и посчитал бы это молодечеством.

«Зря Ваньку не захватил, — мысленно попенял он. — Вдвоем бы мы откусались, да и бабы не стали бы разыгрывать». Ему было стыдно. Действительно, девчонки правы: грубиян.

Сбежав со ступенек на первый этаж, Леонид едва не сшиб с ног парочку, стоявшую в подъезде у самого выхода во двор. Он еле сумел запнуться и выставил вперед руку, готовясь спружинить ею, как буфером.

— Что несешься, Осокин? — услышал он удивленный, недовольный голос.

Аркадий Подгорбунский? Вот кого он чуть не сбил? Рядом с ним стояла девушка в бордовой вязаной кофточке, с зябко поднятыми плечами.

— Это ты? — только и мог впопыхах выговорить Леонид.

— За тобой гонятся, что ли?

Леонид быстро обернулся назад, на лестницу.

— Гонятся?

Вероятно, вид у него действительно был встрепанный, шалый. Подгорбунский расхохотался; улыбнулась и девушка.

— Не со свиданья ли? — весело спросил Подгорбунский, и теперь ничего, кроме доброжелательства, Леонид не уловил в его тоне. — На третьем этаже много хорошеньких. Я знаю, ты ходок!

Он поощряюще мигнул, погрозил пальцем.

Откуда Подгорбунский взял, что он «ходок»? Такого повода Леонид ему не давал, да и вообще не был с ним настолько близок, чтобы говорить о девушках. Неужели узнал об Алле Отморской?

Конечно, никто из студенток не собирался выбегать за Леонидом: лестница на всех пролетах была пуста. Но его смутила догадливость Подгорбунского. Ну и нюх! Как у борзой. Почему-то Леонид посчитал нужным задержаться с ним хоть на минутку.

— Кто тебя, Осокин, все-таки наладил? — допытывался Подгорбунский. — Дивная пери? Или соперник ревнивый?

Стоял он чуть выпятив широкую грудь, незастегнутый ворот рубахи открывал шею, покрытую красными пупырышками: вечер дышал сырым ветерком, осенней прохладой. Кепка Подгорбунского была низко, фасонисто надвинута на близко поставленные глаза, в ладной манекенной фигуре проглядывала молодцеватость, словно он специально демонстрировал себя.

Оправдываться было бесполезно, и Леонид загадочно прищурил правый глаз:

— Сказал бы кто, да зарок дал молчать.

— Ну и летел ты! Как Тунгусский метеорит.

— Это я хотел узнать, крепкие ли у тебя нервы. А ты тут чего?

— Как шею не сломал на лестнице! — в тоне «розыгрыша» продолжал Подгорбунский, словно не заметив обращенного к нему вопроса, и улыбкой пригласил стоявшую рядом девушку потешиться вместе с ним.

Вторично Леонид не собирался попадаться на ту же удочку. Он принял самый беспечный вид (вот так бы надо было держаться и наверху с девчонками!), смеясь, проговорил:

— По какому вопросу тут был я, ты не знаешь. А я вот своими двумя вижу, как кое-кто кое с кем любезничает.

Подгорбунский вынужден был перейти к обороне:

— Знакомую встретил.

Брось заливать: «зна-акомую». Говори правду: сестру. Надуть хочешь?

Засмеялись все трое. Собеседнице Подгорбунского, как пригляделся Леонид, перевалило за двадцать пять. Худая, с низкой плоской грудью, длинным лицом, она ничем бы не задержала на себе внимание в толпе. Рыжеватые, коротко обрезанные волосы ее тоже были плоские, прямые и тускло отсвечивали под слабенькой лампочкой. И тем не менее что- то приятное было в ее облике — пожалуй, спокойствие, чувство достоинства. Ни на губах ее, ни на бровях, ни на худых щеках не виднелось и следа косметики. При взгляде на эту не юную студентку почему-то вспоминалась скромная районная учительница, до полуночи засиживающаяся над синими тоненькими тетрадками.

— Откуда вы? — вдруг спросил ее Леонид.

— Пермячка, — улыбнулась она.

Зубы у нее тоже были некрасивые — крупные, желтые, но улыбки совсем не портили.

— Ты и тут хочешь роман закрутить? — сказал ему Подгорбунский.

— Тут не стану, — ответил Леонид. — И чтобы тебя успокоить, смываюсь.

И, кивнув сперва знакомой Подгорбунского (этому Леонид уже научился), а затем ему, отправился к своему корпусу.

Когда парочка осталась позади, он перестал улыбаться, помрачнел. Отыскать Аллу не удалось. Шастать по корпусам — дохлое дело, вон их сколько, а девки везде — змеи. Притом еще неизвестно, живут ли на Гознаке студентки рабфака искусств? У них, кажется, общежитие где-то на Самотеке или в селе Алексеевском. Уж лучше просто зайти на Мясницкую.

Дни складывались в недели, а у Леонида все оставалось по-прежнему. Минуты решимости сменялись полным безверием: страстно желая встречи с Аллой, он в то же время боялся этой встречи и все оттягивал и оттягивал посещение рабфака. «Некогда Лекций много. К Прокофию Рожнову тоже вон нет времени заглянуть».

Втайне Леонид надеялся, что Отморская отыщет его сама.

XX

Занятия действительно с головой захватили Осокина, не оставили и минуты свободной.