Леонид Красин. Красный лорд
Шрифт:
Феодосия Драбкина
Молчание советских историков можно понять: немалая часть большевистских финансов добывалась криминальными с общепринятой точки зрения методами. По той же причине Большевистский центр после 1906 года тщательно скрывал сведения о своем бюджете: только однажды он был представлен на расширенном совещании БЦ в июне 1909-го, и то в очень общем виде. Это умолчание было необходимо, чтобы избежать критики со стороны меньшевистского руководства ЦК, а заодно и необходимости делиться с ним добытыми деньгами. Впрочем, товарищи по БЦ тоже не получали полных отчетов о приходе и расходе средств бюджета, которым единолично распоряжался
В постсоветское время большевиков, как и других революционеров, принято обвинять в том, что они брали деньги у зарубежных, враждебно настроенных к России держав. О «немецких деньгах» у нас еще будет случай поговорить, но для 1905 года был более актуален вопрос о деньгах «японских». После начала Русско-японской войны бывший военный атташе в Петербурге полковник Мотодзиро Акаси возглавил миссию, наладившую связи с русскими революционными и национальными партиями для их использования против царской власти. На эти цели Япония ассигновала немалую сумму — миллион иен, или почти столько же золотых рублей. Деньги от нее получали эсеры, финские, польские и кавказские сепаратисты, но только не социал-демократы. В июле 1904 года Акаси встретился в Женеве с Лениным и Плехановым, но последний в итоге отказался от сотрудничества с врагом России. Лидеры большевиков были настроены иначе, однако в сентябре 1905-го был заключен мир, и Акаси вернулся в Японию. Автор книги о «японском золоте» Д. Павлов пишет: «Настойчивое стремление лидеров большевистского крыла принять участие в дележе японского „пирога“ успехом не увенчалось, и благодаря позиции своего меньшевистского руководства партия лишь отчасти оказалась замешанной в эти неблаговидные махинации».
Тогда, как и прежде, партийный бюджет в немалой степени состоял из пожертвований состоятельных людей, которые помогали социал-демократам кто по идейным соображениям, как Шмит, кто — из-за родственных или дружеских отношений с партийцами, как Савва Морозов. Здесь незаменимыми помощниками Красина были Максим Горький и его невенчанная жена Мария Андреева. Об их совместных усилиях Н. Валентинов не без зависти писал: «Большевики оказались великими мастерами извлекать с помощью сочувствующих им литераторов, артистов, инженеров, адвокатов деньги из буржуазных карманов. Большим ходоком по этой части был член большевистского Центрального комитета инженер Л. Б. Красин, но еще более замечательным ловцом купеческих и банковских бабочек, летевших на большевистский огонь, был М. Горький».
Трио Горький — Андреева — Красин какое-то время было неразлучно — особенно после переезда последнего в Петербург осенью 1905 года. Даже когда Никитич стал одним из лидеров партии, никто в охранном отделении не додумался связать его с благонамеренным инженером Красиным, который, правда, имел приводы в полицию, но это по тем временам было для интеллигента вполне обычным делом. В мае, не вызвав никаких подозрений, он вернулся на фабрику покойного Морозова и приступил к своим обязанностям. Это само по себе ставит крест на обвинениях в его участии в убийстве Саввы Тимофеевича: если бы кто-то из семьи Морозовых увидел Красина хотя бы за версту от места преступления, в Орехово-Зуеве его бы ждал немедленный арест. Он же спокойно проработал там все лето, по-прежнему регулярно выезжая в Москву для координации большевистского подполья. Настроение там было весьма боевое, но Красин уже запланировал переезд в Петербург. Во-первых, там, рядом с морем и Финляндией, можно было контролировать оборот денег и оружия между Россией и заграницей. Во-вторых, там планировалось издание первой легальной социал-демократической газеты «Новая жизнь», возглавить которую должны были Горький и Андреева.
Сменить работу помог старый друг Роберт Классон: по его рекомендации Красина взяли на хорошую должность в «Общество электрического освещения 1886 года», которое занималось электрификацией столицы и ее окрестностей. Одним из учредителей общества был немецкий концерн «Сименс и Гальске» — так впервые завязались отношения Красина с этой знаменитой компанией. К тому времени она уже построила мощную электростанцию на Обводном канале, снабжавшую электричеством весь центр Петербурга, и собиралась пустить в городе трамвай (это случилось в 1907-м). Красин снял квартиру на набережной Мойки, а потом и дачу в Куоккале для семьи, где ожидалось прибавление — 19 сентября Люба родила дочку Людмилу, их первого общего ребенка. Он был рад, но вместе с орущим младенцем долго не оставался, ссылаясь на служебные дела, — жена понимала, что под этим подразумевается не только работа, но и революция.
То и другое требовало от Красина общения с множеством нужных людей. Бывал он и в гостеприимной квартире на Фонтанке, где жила Екатерина Крит, младшая сестра Марии Андреевой. Она была не так красива, как Мария Федоровна, — смуглая, длинноносая, похожая на гречанку, на что вроде бы намекала и фамилия, на самом деле немецкая. Муж Екатерины Федоровны, капитан саперных войск Владимир Крит, тоже сочувствовал революционерам и даже позволил им оборудовать у себя дома хранилище оружия и взрывчатки. Позже члены БТГ вспоминали, как однажды при обыске он спас группу от неминуемого провала: «Во время обыска Крит вышел к полицейским в военном сюртуке, со всеми орденами, и когда после ухода полиции домашние спросили его, зачем он это сделал, он с невозможным хладнокровием стал выгружать из всех карманов и даже голенищ сапог наши револьверы».
Под конспиративную квартиру Крит отдал боевикам и свою дачу в Мустамяки, где одно время жили Горький с Андреевой. Не исключено, что он в традициях русских радикалов был готов поделиться с товарищами даже женой: в письмах Андреевой содержатся намеки на роман ее сестры с Красиным, который буквально дневал и ночевал в доме Критов. Но если что-то подобное и было, то недолго: удачливым соперником Красина оказался издатель «Знания» и друг Горького Константин Пятницкий, что сделало их отношения весьма неприязненными. Напротив,
В. А. Крит дружил с Леонидом Борисовичем еще много лет: даже когда супруги после 1917 года оказались (вместе со своей дачей) в независимой Финляндии, советский нарком Красин продолжал переписку с ними.
Тем временем революция в России достигла пика: в конце сентября в Москве началась всеобщая стачка, распространившаяся по стране подобно пожару. Встали заводы, прекратилось движение поездов, не работали почта и телеграф. Во многих городах создавались Советы рабочих депутатов; против бастующих бросали войска, но и они были уже не так надежны, что показали восстания на Черноморском флоте и в других местах. Было ясно, что царизм вот-вот дрогнет и пойдет на уступки, которых требовали не только радикалы, но и многие представители торгово-промышленного сословия. В этой обстановке большевики спешили открыть свою газету — мощный инструмент воздействия на массы. После Третьего съезда в партии возобладало убеждение, что после революции к власти придет буржуазия, но если меньшевики собирались сотрудничать с ней в рамках демократических институтов, то Ленин планировал бороться за рабочую (то есть большевистскую) власть. А для этого требовалось привлечь на свою сторону как можно больше людей.
Печатать новую газету решили в самом центре, на Невском, — туда заранее перевезли из Москвы бакинскую печатную машину. Формальным редактором стал поэт-символист Николай Минский, в редакцию вошли Бальмонт и Бунин, в будущем ярые противники большевиков, но фактически газетой руководили Горький и Красин. 17 октября был подписан царский Манифест об усовершенствовании государственного порядка, за которым последовали массовые манифестации сторонников перемен и не менее массовые погромы, устроенные их противниками. В этой бурлящей обстановке 27 октября вышел первый номер газеты, для которой Горький придумал название «Новая жизнь». В приложении публиковалась программа РСДРП, и стало понятно, что именно большевики будут заправлять изданием, которое по своему тиражу (80 тысяч) занимало третье место в столице. В газете, выходившей ежедневно, регулярно появлялись сообщения о стачках и столкновениях с полицией, воззвания созданного 13 октября Петербургского совета рабочих депутатов, где верховодили недавние эмигранты Лев Троцкий и Александр Гельфанд (Парвус).
В целях конспирации Красин не заседал в Совете, да и в газете появлялся только в крайних случаях — легендарного Никитича по-прежнему знали в лицо только самые доверенные товарищи. Готовясь согласно партийным директивам к дальнейшему развитию революции, он удвоил усилия по добыванию денег и оружия. 26 октября в Кронштадте был подавлен матросский бунт, после чего распространились слухи о том, что полиция и черносотенцы собираются разогнать рабочие организации. По призыву Совета рабочие начали делать на заводах пики, ножи, кастеты, собирать средства на покупку огнестрельного оружия. На 2 ноября революционеры наметили в столице всеобщую забастовку, но, несмотря на пропагандистскую кампанию и запугивание несогласных, большинство предприятий продолжило работу. Ленин прибыл в город с фальшивым паспортом 29 ноября и уже на следующий день приступил к редактированию газеты, но было поздно — революция шла на спад, и власти быстро это почувствовали.