Лермонтов и его женщины: украинка, черкешенка, шведка…

Казовский Михаил Григорьевич

У великой княжны вырвался смешок.

— Да, он в последние годы сделался нервозен. Говорит, турки обнаглели и хотят вернуть себе Крым. А ведь это новая война.

— Сами по себе турки не решатся. Но коль скоро их поддержат Англия и Франция, то не исключено.

— А зачем Англии и Франции поддерживать Турцию?

— Очень просто: Черное море. Кто владеет Крымом и Балканами, кто сидит на Дунае, тот господствует в Черном море. И наше растущее влияние в этом регионе им не нравится.

— Ну а мы тогда объединимся с Австрией и Пруссией. Граф Нессельроде очень ратует.

— Знаю, знаю. — Цесаревич кивнул. — Только силы выйдут неравные. Англия и Франция нас обскачут.

Книжка, лежавшая

на коленях у Марии, соскользнула на пол. Александр наклонился и поднял ее.

— Пушкин. «Капитанская дочка». Тебе нравится?

— Гениально.

— А по мне, так его стихи много лучше. Проза какая-то безыскусственная, бесцветная.

— Ну, не знаю, Саша. Мне кажется, проза и должна быть такой — вроде прозрачная, как стеклышко, а на самом деле — хрусталь.

Брат насмешливо цокнул языком.

— Ух, как сказала! Ты прямо поэт.

— Мерси бьен. — Мария дернула плечом. — Нет, поэт — это Пушкин. Бедный Пушкин!

Она еще больше закуталась в шаль.

Цесаревич вздохнул.

— Да, потеря для нашей литературы огромная. «Погиб Поэт! — невольник чести, пал, оклеветанный молвой…» Тоже гениально, не правда ли?

Но Мария не согласилась.

— Вначале гениально, а потом ругательства неуместные.

— Да, за то его и послал папенька на Кавказ.

— Значит, он где-то здесь.

— Почему «где-то». Под Тифлисом, в Нижегородском полку драгун. Завтра мы его увидим на смотре.

Александр, помолчав, добавил:

— За него Сперанский [11] очень просил. Говорит: «Намекните батюшке на Кавказе как-нибудь в удобное время, что нельзя подвергать нового поэта опасности. Мы второй такой потери не переживем».

— И что ты? Намекнул папа?

— Нет, какое там! Без конца рычит. Страшно подступиться.

11

Сперанский Михаил Михайлович (1772–1839) — русский государственный деятель, юрист и дипломат, с 1808 г. ближайшее доверенное лицо Александра I. Автор проекта конституционного ограничения монархии. В 1812 впал в немилость, отстранен от дел и сослан; с 1816 г. пензенский губернатор, с 1819 г. генерал-губернатор Сибири. Был другом Аркадия Столыпина, регулярно писал ему из Пензы письма, в которых откликался на распрю Е. А. Арсеньевой с Ю. П. Лермонтовым из-за внука; как друг семьи Столыпиных, принял сторону Арсеньевой и 13 июня 1817 г. вместе с пензенским предводителем дворянства засвидетельствовал завещание Арсеньевой, разлучавшее отца с сыном до совершеннолетия Лермонтова. С 1835 г. преподавал наследнику престола — цесаревичу Александру Николаевичу — юридические науки. Пожалован титулом графа.

Девушка задумалась. Красные отблески огня делали ее похожей на греческую статую. Или на Клеопатру. Впрочем, кто теперь знает, как выглядела в жизни царица Египта?

— Может быть, попробуем через маменьку? — Мария подняла глаза на брата. — Русской литературой она увлечена. И считает себя покровительницей искусств.

Александр оживился.

— Надо попытаться. Переговори с ней — так, по-женски. Постарайся растопить ее доброе сердце. Думаю, мама согласится.

— Попробую, коль представится подходящий случай.

2

Сегодня Дидубийский район — часть Тбилиси, а в середине XIX века это было примыкавшее к городу поле, на котором с древних времен местные князья устраивали смотры военных сил. Полукругом, напоминая античный театр, высились уступами каменные скамьи. На скамьях раскладывались ковры, и сиятельные особы рассаживались на них, не боясь застудиться.

10 октября 1837

года погода выдалась отменная: облаков не было в помине, солнце сияло по-летнему. На древках развевались знамена, блестели золоченые пуговицы мундиров. Участников смотра подняли ни свет ни заря, и с шести утра они ожидали царя-батюшку в полной выкладке и боеготовности. Император вместе с семейством прибыл в восемь часов. Ехал он на вороном жеребце, в форме Измайловского лейб-гвардии полка, шефом которого состоял еще с детства: темно-синий мундир с серебристым поясом. Не спеша проезжал вдоль рядов выстроенных в каре пехотинцев и кавалеристов. Останавливался, приветствовал:

— Здравия желаю, удальцы-драгуны!

— Здравия желаем, ваше императорское величество! — рявкали ряды. — Уррр-а-а!

— Здравия желаю, молодцы-артиллеристы!.. Здравия желаю, орлы-казачки!..

— Уррр-а-а!.. Уррр-а-а!..

Завершив объезд, Николай Павлович обратился к воинам с краткой речью, объяснив, какую важную миссию выполняют они на Кавказе, подавляя сопротивление бунтовщиков и оберегая границы Российской империи с юга.

— Рады стараться, ваше императорское величество! — прозвучал дружный ответ.

Самодержец спешился у сидящих на скамьях почетных гостей — Александры Федоровны с детьми. Заняв место в центре, милостиво кивнул: начинайте!

Духовой оркестр грянул старый гимн «Гром победы, раздавайся!» — и полки стали перестраиваться для торжественного марша. Первой шла пехота — все тянули ногу, как когда-то требовал император Павел, — слаженно, стройно, плечом к плечу. Дальше гарцевала легкая кавалерия — уланы в голубых мундирах, гусары в красных доломанах и ментиках, драгуны в черном, казаки в бурках и папахах. Вслед за ними двигалась тяжелая кавалерия — кирасиры и карабинеры. Замыкала шествие артиллерия: кони и волы тащили большие и малые пушки и мортиры. В конце оркестр проиграл недавно принятый новый гимн — «Боже, царя храни!» (музыка Львова, слова Жуковского). Все присутствующие стоя пели, в том числе и самодержец. Он был очень доволен увиденным, все прошло без сучка и задоринки, мощь империи казалась незыблемой, значит, жизнь прожита не зря.

Николай Павлович подозвал Розена, троекратно обнял и расцеловал.

— Вот потрафил, Григорий Владимирович, усладил душу. Шли сегодня прекрасно. А драгуны просто превосходно. Кто их командир — Безобразов? Надо наградить. Лишь линейный батальон сбил слегка каре — видел, да? Ну ничего, нестрашно. Но драгуны-безобразовцы — молодцы!

В командирском шатре на краю поля выпили по чарке во славу русского оружия и отдельно — кавказского корпуса. Говорили о дальнейших операциях против горцев и детально — о пленении Шамиля. Император был возбужден, часто улыбался, что в последнее время делал весьма нечасто. Тут-то Александра Федоровна и произнесла знаменательную реплику, о которой потом долго судачили в светских кругах.

— Николя, дорогой, — сказала она по-французски, — отчего бы тебе по сему случаю не помиловать поэта Лермонтова?

Все тревожно замерли. Николай I посмотрел на супругу в недоумении.

— Лермонтов? А при чем тут Лермонтов?

— Он драгун Нижегородского полка, чей проход так тебя порадовал.

Самодержец повернулся к Розену.

— В самом деле? Лермонтов?

— Точно так, ваше императорское величество, — подтвердил барон. — Ехал нынче в третьем эскадроне.

— Не заметил… — Император задумался. Если бы жена попросила его тет-а-тет, он бы точно отказал. Но прилюдно, при наследнике и княжне, да еще в такой славный день, на волне всеобщего ликования… У монарха дрогнула верхняя губа. — Отчего ты считаешь, Алекс, что служить Отечеству на Кавказе — для него наказание? Ведь другие служат — и ничего. Вон Григорий Владимирович служит — разве в наказание?