Лермонтов и его женщины: украинка, черкешенка, шведка…
Шрифт:
Разговор плавно перетек на общекавказские темы.
Горские народы во главе с Шамилем продолжают сопротивление, значит, спокойной жизни в этом регионе не жди. Главное, войной ничего не добиться, — рассуждал князь. — Будет только никому не нужное истребление друг друга. А России пора понять: силой одолеть Кавказ невозможно. Только экспансией товаров, культуры, цивилизации — предприятий и железных дорог. Люди, почувствовав выгоду, сами сложат оружие.
Вскоре выехали на берег быстрой речки — Чавчавадзе произнес название, но Лермонтов не запомнил, понял только, что она впадает в Алазани и питает почву у виноградников. Здесь дышалось легко, и в его душе возникло
Лермонтов вздохнул.
— А моя родина пахнет по-другому.
Каждый подумал о своем, оба рассмеялись.
Неожиданно князь сказал:
— Я вчера видел, как на вас глядела Майко. Будьте осторожны.
Лермонтов удивился.
— Осторожен? Почему?
— У нее в роду были чернокнижники. Если она захочет приворожить, вы потом навек потеряете разум и покой.
— Дато говорил мне, что Майко ему нравится.
— Да, я знаю. Они состояли в переписке, но она к нему питает только дружеские чувства. — Князь чуть помедлил. — И потом для Дато я наметил иную партию — внучку царя Георгия Тринадцатого, светлейшую княжну Анну Ильиничну.
— О, неплохо! А Дато знает?
— Знает, но пока сопротивляется. Он, видите ли, влюблен в Майко! Да мало ли в кого мы влюбляемся в юности. Надо смотреть на вещи реально.
— Сердцу не прикажешь.
— Сердцу — да, но уму можно. И жениться надо не столько по сердцу, сколько по уму. Как у вас говорят в России: по расчету.
— Вы женились на мадам Саломее тоже по расчету?
Князь расхохотался.
— В этом смысле мне повезло: и расчет, и чувства совпали.
Всадники повернули обратно. Лермонтов задумчиво спросил:
— Получается, если Майко выйдет за другого, то вопрос о Дато повернется в нужном для вас направлении.
— Да. — Чавчавадзе похлопал коня по шее. — Но не стройте иллюзий, мон шер ами [23] . Родичи Майко не дадут согласия на ваш брак.
Лермонтов вспыхнул.
— Я не понимаю, отчего? Вы же дали согласие на брак вашей дочери с Грибоедовым!
Князь пожал плечами.
— Ну, во-первых, пророссийские настроения десять лет назад были в Грузии намного сильнее. Во-вторых, Грибоедов был сановником высокого ранга — действующим министром. В-третьих, Нино умоляла меня об этом… — Он сделал паузу. — Вы не обижайтесь, Михаил Юрьевич, с вами по-другому…
23
Мой дорогой друг (фр.).
— Можно обвенчаться и без согласия родичей!
Александр Гарсеванович хмыкнул.
— Можно, но не советую. Здешние законы суровы. Избежать последствий вам удастся, только скрывшись с ней в России. Но такой исход чреват для вас обвинением в дезертирстве.
— Меня, должно быть, скоро переведут в Петербург.
— Когда переведут — поразмыслите об этом отдельно.
Весь дальнейший путь до усадьбы Лермонтов молчал. Князь рассказывал о своей службе при Барклае-де-Толли, анекдоты о войне 1812 года, но он не слушал. Повторял про себя: «Вот назло, назло украду Майко и женюсь на ней. Не боюсь я ни Дато, ни князя, ни ее родных. Всем
В усадьбе всадники поблагодарили друг друга за компанию. Чавчавадзе пошел отдохнуть до обеда, а Лермонтова встретили внизу Нино и Като. Младшая подошла с большой красивой тетрадью в золотом переплете.
— Дорогой Мишель, у меня к вам просьба. Напишите что-нибудь мне в альбом. Я была бы счастлива.
— С удовольствием.
Он взял тетрадь и поднялся к себе в комнату. Постоял у раскрытого окна, глядя на деревья, газоны, цветники, сбросил мундир. Сел, достал перо и чернильницу, покусал губу. Вспомнил голубые глаза Като, как она вчера пела, и решительно начал:
Слышу ли голос твой, Звонкий и ласковый, Как птичка в клетке, Сердце запрыгает; Встречу ль глаза твои Лазурно-глубокие, Душа им навстречу Из груди просится, И как-то весело, И хочется плакать, И так на шею бы Тебе я кинулся.Он рассмеялся и бросил перо. Рифмовать не хотелось. И так сгодится.
Но потом подумал и сочинил еще одно четверостишие:
Как небеса, твой взор пылает Эмалью голубой, Как поцелуй, звучит и тает Твой голос молодой.Нет, сегодня стихи не идут. Мысли о Майко. И разыгрывать влюбленность в Като совершенно не хочется. Может быть, чуть позже.
Лермонтов лег, закрыл глаза и представил себе Майко. Предки чернокнижники? Шутка или правда? Но глаза у нее действительно гипнотические. Впрочем, его предок, Томас Лермонт, тоже был ясновидящий. Магия на магию, колдовство на колдовство. Кто победит?
Он незаметно уснул и проснулся, услыхав голос за дверью:
— Михаил Юрьевич, мосье Лермонтов, вас хозяева ждут обедать.
— Хорошо, спасибо, иду!
Наспех приведя себя в порядок он сбежал по лестнице. Извинился за опоздание. Все семейство уже располагалось за столом, Майко и Давида не было. Михаил сел на свое место.
— А где мой альбом? — обратилась к нему Като.
— Ой, забыл наверху! Я стихи вписал.
— Сгораю от нетерпения. Можно послать слугу.
— Да к чему такая поспешность? Принесу альбом сразу после десерта. Вы уж простите: нынче вдохновения не было и писалось вяло.
— Отчего же не было? Утомились прогулкой?
— Нет, прогулка мне понравилась. Здесь у вас такие красоты! Грех не любоваться.
Во время еды обменивались ничего не значащими репликами. Лермонтов размышлял: как Майко дойдет до беседки, если не вышла к обеду? Кто-нибудь увидит и сразу что-то заподозрит. Лучше ему не ходить вовсе. Впрочем, не ходить невозможно! Этим вечером он, должно быть, уже уедет. Чавчавадзе — милые люди, но пора и честь знать. «Маскерад» прочитан, местное вино по достоинству оценено, задерживаться нет резонов. А Майко оставить записку. Положить в беседке под камушек, как договорились. Он уедет — она прочтет. Гипнотический сон прошел. И жениться не нужно. Глупость какая — жениться! Как такое в голову могло прийти? Явно — гипнотическое внушение.