Лермонтов в Москве. Эссе
Шрифт:
Именинное пиршество закончилось приготовлением жженки. Все в нем участвовали, суетились и помогали. Каждый давал советы, тушить ли шампанским или сотерном, когда класть ананас. Жженка готова! Гоголь разливает в стаканы ароматную дымящуюся жидкость.
Разговор зашел о философии Гегеля. Увлечение Гегелем в тот момент в Москве было так сильно, что из-за разного понимания того или другого термина друзья не разговаривали по неделям. И вот теперь заспорили о том, можно ли молиться «абсолютному духу» Гегеля?
Гоголю не удалось поговорить с Лермонтовым на именинах. Среди многочисленных гостей, таких разных по характеру и взглядам, радушный хозяин не мог уделить Лермонтову столько времени, сколько бы хотел.
Уединившись в уголке гостиной, Гоголь и Лермонтов долго сидели вдвоем. Хозяева и гости не мешали их беседе. Никто не знает, о чем они говорили, о чем спорили, в чем соглашались и о чем молчали. Только в два часа ночи закончилась беседа поэтов.
В майские дни 1840 года Лермонтов часто проводил время в обществе Александра Ивановича Тургенева. Тургенев заезжал за ним, и они отправлялись в Петровский парк. От Триумфальной арки, построенной в честь победы после Отечественной войны 1812 года, тянулось проложенное тогда же шоссе, по краям которого выглядывали из зелени садов нарядные дачи москвичей. В лесу на большом участке был создан первый московский парк. Здесь возвышалось красивое большое двухэтажное здание, в котором в 1837 году открыт был знаменитый «воксал», предназначенный для развлечений светского общества. Посетителей встречал величественный швейцар в длиннополом, обшитом золотым позументом кафтане, треугольной шляпе с загнутыми кверху полями и с огромной булавой. Рядом с «воксалом» - небольшой театр, где можно посмеяться над проделками Арлекина и простодушным Пьеро. Напротив - цирк. В парке - качели, карусель, летние горы, фонтаны, вышки для музыкантов, чайные домики, хоры цыган. По вечерам парк залит светом фейерверков и бенгальских огней.
Из Петровского парка Лермонтов и Тургенев заезжали к Мартыновым. Здесь у них была дача. «Лермонтов у нас чуть не каждый день, - писала 25 мая Е. М. Мартынова на Кавказ своему сыну Николаю, товарищу Лермонтова по военной школе.
– Эти дамы, - пишет дальше Мартынова про своих дочерей, - находят большое удовольствие в его обществе».
О визитах с Лермонтовым к Мартыновым есть записи в дневнике Тургенева. Там есть и еще краткое, но выразительное упоминание о Лермонтове. Его имя стоит рядом с именем княгини Щербатовой. Это была молодая вдова, с которой в Петербурге более года был связан Лермонтов глубоким чувством, родившимся в его душе после невозвратной утраты Лопухиной, к женщине того же типа, что и Варенька. Лермонтов посвятил Щербатовой два шедевра своей лирики «На светские цепи» и «Любовь мертвеца», стихотворение, написанное накануне дуэли с Барантом. Щербатова была вынуждена покинуть Петербург, где ее имя в петербургском свете называли в связи с этой дуэлью. В Москве жила в семье покойного мужа. Потеряла двухлетнего ребенка, и ей предстояла долгая разлука с любимым человеком. Встречаться в Москве Лермонтов и Щербатова не могли. Тургенев, который посетил ее на следующий день после именин Гоголя и, вероятно, рассказал о том, что видел там Лермонтова, а возможно, и передал какую-нибудь его шутку, что-нибудь, что могло развеселить ее, записал в своем дневнике: «Сквозь слезы смеется. Любит Лермонтова».
В кутящей компании офицеров, прожигающих жизнь, среди которых был и его родственник Столыпин-Монго, Лермонтов встретил своего младшего товарища по военной школе В. В. Боборыкина. Встреча с Лермонтовым произвела на Боборыкина сильное впечатление. «Друг другу мы не сказали ни слова, - писал Боборыкин, - но устремленного на меня взора Михаила Юрьевича я и до сих пор забыть не могу: так и виделись в этом взоре впоследствии читанные мною его слова:
Печально
Грядущее его - иль пусто, иль темно…
…Не скрою, что глубокий, проникающий в душу и презрительный взгляд Лермонтова, брошенный им на меня… имел немалое влияние на переворот в моей жизни, заставивший меня идти совершенно другой дорогой, с горькими воспоминаниями о прошедшем». Под влиянием этого взгляда Боборыкин со всей остротой ощутил пустоту той жизни, которую вел, как и многие молодые люди его круга. Он вышел в отставку и уехал учиться за границу. Вернувшись, поселился в деревне, заботился о крестьянах, завел школу, писал работы по агрономии и сельскому хозяйству.
О магнетической силе взгляда Лермонтова писали не раз.
В свой приезд весной 1840 года Лермонтов посещал салон Павловых. Салоны - неотъемлемая часть московской общественной жизни. Они давали возможность москвичам высказывать то, что из-за цензуры не могло попасть в печать. Случалось, журнальная статья развивала темы, подсказанные разговорами в салоне, и, напечатанная в журнале, она обсуждалась там же.
Белинского и Герцена в Москве не было. Но прошлой зимой в московских салонах стал появляться со своей тихой убедительной речью Грановский.
Его обаятельный облик гуманиста-просветителя ко времени приезда Лермонтова уже ярко рисовался на общем фоне московской жизни. Привлекал внимание и оригинальный костюм. Грановский носил длинные волосы и особенного покроя синее берлинское пальто с бархатными отворотами.
Время приезда Лермонтова по пути во вторую ссылку - промежуточный этап в развитии московского общества, когда еще не произошло решительного размежевания на славянофилов и «западников». Московские писатели и ученые без различия убеждений собирались по вторникам в салоне Павловых на Рождественском бульваре (теперь дом № 14). В тот период это был центр умственной жизни Москвы. Здесь поэт встретил всех тех, с кем познакомился на именинах Гоголя.
Салон Павловых несколько отличался от других. Его возглавляли два писателя-профессионала: поэтесса Каролина Павлова, урожденная Яниш, и ее муж - писатель Николай Филиппович Павлов.
Каролина Яниш, дочь врача, немка, родившаяся в России, в Россию влюбленная, рано почувствовала себя поэтом. Ее называли «московской Сафо». С юных лет она посещала московские салоны. В салоне княгини Зинаиды Волконской встретилась с польским поэтом-изгнанником Мицкевичем. Уехав из России, Мицкевич обещал вернуться, но не вернулся, а любовь или, точнее, мечта о любви сохранилась в сердце Каролины до конца дней. Но была у нее и еще одна мечта, также зародившаяся в салоне Волконской, - стать хозяйкой литературного салона.
Каролина Карловна была исключительно образованным человеком. Она знала кроме русского семь языков, на которых читала мировую литературу, а на трех - русском, немецком и французском - писала стихи. Вдохновлялась созвучиями. Понравившуюся ей строчку чужого стихотворения могла повторять весь день, а к вечеру рождалось собственное. Изысканная рифма, оригинальная инструментовка, четкий многообразный метрический рисунок - всем этим отличаются ее стихи. Мастер стиха, Каролина Павлова, не получила должной оценки при жизни и вошла в историю литературы главным образом как переводчик. Она знакомила Европу с русской литературой. Создала в Германии славу Алексею Константиновичу Толстому. Недооцененную при жизни, ее вспомнили символисты. Валерий Брюсов переиздал сочинения Павловой, написал биографию и взял эпиграфом к разделу своей книги «Зеркало теней» строки из стихотворения Павловой: