Лермонтов в Москве. Эссе
Шрифт:
Дом Погодина на Девичьем поле (ул. Погодинская).
Дом не сохранился. Реконструкция Б. Земенкова
Ссылка увеличивала симпатию к поэту.
Общество было незнакомое, и Лермонтов обрадовался, увидев среди гостей Юрия Самарина. Он познакомился с ним в прошлый приезд в доме родственников Самарина - Оболенских, родителей будущей жены Алексея Лопухина, друга Лермонтова. Моральная чистота, тонкий аналитический ум, кипучая энергия - эти черты привлекли тогда Лермонтова к девятнадцатилетнему
Дом А. С. Хомякова на Собачьей площадке.
Дом не сохранился. Фотография.
Константин Аксаков принадлежал к патриархальной московской семье. Дом Аксаковых на Смоленской площади был типичным «дворянским гнездом». Аксаковы отличались чисто русским московским радушием, хлебосольством, и их дом всегда был полон гостей. Все члены семьи были поклонниками таланта Гоголя. Не раз читал он у них «Мертвых душ». Сергей Тимофеевич Аксаков не смог по болезни приехать на именины. На этом торжестве присутствовал его сын, любимец Гоголя, Константин, а по его просьбе был приглашен Самарин. Хомяков был также среди гостей. Маленький, сгорбленный, с длинными всклокоченными волосами, разносторонне образованный человек - публицист, историк, философ, математик, поэт и художник. Крупный землевладелец, знаток сельского хозяйства, противник крепостного права, он летом объезжал свои деревни, а зиму проводил в Москве и был хорошо известен в московских салонах, как блестящий собеседник и спорщик. В его доме на Собачьей площадке рядом с кабинетом была небольшая узкая комната с двумя диванами вдоль стен и столом между ними, которая называлась «говорильня».
Гости все прибывали. Приехал гимназический товарищ Гоголя юрист Редкий. Он слушал в Берлине ученика Гегеля профессора Ганса, и, по мнению многих, его собственные лекции были основательнее лекций немецкого профессора. Среди гостей был исполнитель Городничего в «Ревизоре» Щепкин, поэт Баратынский, историк литературы и критик, представитель официального направления в науке, Шевырев, старый друг Погодина.
П. Я. Чаадаев. Гравюра Стейфенда.
Когда почти все были в сборе, вошел, величественно и холодно кланяясь, Чаадаев. Знакомство с ним могло компрометировать, и, несмотря на это, в его скромном кабинете на Басманной, по понедельникам, можно было встретить и московских «тузов», и важных генералов, и московских дам, приезжавших лично приглашать Чаадаева на вечера в свои салоны. В этом уважении к «сумасшедшему ротмистру» сказывалось московское фрондерство.
А. И. Тургенев. Литография Энгельмана. 1830.
Рядом с Чаадаевым Лермонтов увидел высокую мужественную фигуру видного деятеля декабристского движения Михаила Федоровича Орлова, жившего в Москве под тайным надзором. Этих двух представителей поколения декабристов Герцен назвал «библейскими старцами».
Последним приехал Александр Иванович Тургенев. Его жизнь тесно связана с Пушкиным. Двенадцатилетнего мальчика отвез он в Царскосельский лицей и провожал прах великого русского поэта для погребения в Святогорский монастырь.
Теперь взял под свое покровительство Лермонтова.
Острый интерес ко всем проявлениям человеческого ума - отличительная черта Александра Ивановича. Он жадно впитывал все впечатления бытия и отличался независимостью суждений.
М. Ф. Орлов.
Портрет работы художника А. Ризнера. 1815.
По окончании Геттингенского университета вернулся в Россию и сделал блестящую карьеру. Но в 1825 году был отрешен от всех должностей и весной уехал в чужие края, куда только что перед тем был вынужден уехать его брат декабрист Николай, о котором он потом, после восстания, всю жизнь заботился. За границей А. И. Тургенев посещал музеи, библиотеки, архивы, разыскивая новые материалы по русской истории. Проводил жизнь между Парижем, Лондоном, Римом и Москвой. В России его друзьями были Карамзин, Жуковский, Батюшков, Вяземский, Козлов… За границей он встречался с Шатобрианом, Мериме, Стендалем, Саути, Вальтером Скоттом… Живя в Париже, ехал завтракать к мадам Рекамье, оттуда заезжал на заседание палаты, обедал у Тьера или Гизо, вечер проводил на балу в посольстве, а вернувшись домой, писал на родину. Его письма знакомили русских с интеллектуальной жизнью Западной Европы. Печатались в журналах. Пушкин создал для них в «Современнике» особый раздел «Хроника русского».
Обеденный стол на именинах Гоголя был накрыт в липовой аллее. Пробиваясь сквозь зелень деревьев, солнечные лучи играли на хрустале бокалов, легкий ветерок слегка шевелил лепестки стоявших в вазах цветов. Гоголь вел себя как радушный хозяин. Говорил без умолку и острил Хомяков, часто цитируя поэтов - от молодого русского поэта Константина Аксакова до Байрона, в подлиннике - по-английски. Это была игра ума и воображения, которую поддерживали все присутствующие. Лермонтов состязался с Хомяковым в остроумии. Московскому обществу он показался оригинальным, несколько загадочным и в то же время очень симпатичным. Едва разговор на минуту смолкал, как вставлял свое слово Александр Иванович, рассказывал последний политический анекдот Парижа или случай из жизни европейской знаменитости.
Неожиданно в разгар веселья, в чаще лип, над самыми головами гостей, щелкнул соловей. Ему тут же ответил другой в противоположном конце стола. Все были удивлены еще больше, когда полились несмолкаемые соловьиные трели. В саду было много соловьев, но они пели в тишине, ночью. Для того чтобы заставить их петь за обедом, для утехи гостей, двух соловьев сажали в клетки, которые, замаскировав ветвями, вешали по концам стола. Создавалась иллюзия ночи. И два узника начинали петь. Это была «соловьиная тайна» погодинского дома.
После обеда все разбрелись по аллеям, а потом начали собираться в глубине сада около беседки, где Гоголь должен был сам варить жженку.
Лермонтова просили что-нибудь прочитать. И он начал:
Я знал одной лишь думы власть,
Одну - но пламенную страсть:
Она, как червь, во мне жила,
Изгрызла душу и сожгла.
Она мечты мои звала
От келий душных и молитв
В тот чудный мир тревог и битв,
Где в тучах прячутся скалы,
Где люди вольны, как орлы.
Чтение имело шумный успех. Когда Лермонтов кончил, все сразу заговорили, его окружили, жали руки, поздравляли. Михаил Федорович Орлов, похожий на старого большого льва, заключил молодого поэта в свои мощные объятия. Лермонтов чувствовал направленный на. него из глубины беседки печальный и добрый взгляд серо-голубых глаз Чаадаева, даже обычной язвительной усмешки не было на его губах. Поднимаясь с кресла, шел к Лермонтову, протянув к нему руки, Александр Иванович Тургенев, и один только Хомяков как-то подозрительно щурил на него свой косой глаз.