Лермонтов: воспоминания, письма, дневники
Шрифт:
[Висковатый. «Русская Старина», 1884 г., т. 41, кн. 1, стр. 85]
Необходимо хотя в общих чертах напомнить тогдашний способ управления Кавказом и Закавказьем. Главным начальником всех войск, а также всего гражданского управления краем был командир отдельного Кавказского корпуса генерал Головин, живший в Тифлисе. Начальником всех войск на северной стороне кавказских гор и гражданской части этого края был генерал-адъютант Граббе, живший в Ставрополе. Начальником войск Черноморской береговой линии, разделенной на три отдела, и гражданской части на оной, был генерал-лейтенант Раевский, живший в Керчи. Граббе был подчинен генералу Головину, а Раевский по 1-му отделу линии генералу Граббе, а по двум остальным отделам непосредственно генералу Головину. Между тем Граббе и Раевскому дозволена была, — вероятно потому, что они жили ближе от Петербурга, чем Головин, — прямая переписка с военным министром с обязанностию сообщать
Перед обедом у Граббе я познакомился с его женою, очень хорошенькою и еще молодою молдаванкою, и мне были представлены их дети, из которых, кажется, старшего, очень хорошенького мальчика, лет десяти от роду (бывшего впоследствии командиром л. — гв. конного полка), отец называл «хозяином».
К обеденному столу подала мне руку жена Граббе и посадила подле себя, несмотря на то, что за столом много было лиц высших чинов. С другой ее стороны сидел напротив меня ее муж. Впоследствии она делала всегда мне то же предложение, за исключением тех дней, когда обедал Трескин: тогда она подавала руку ему и я садился за стол рядом с Трескиным. За обедом всегда было довольно много лиц, но в разговорах участвовали Граббе, муж и жена, Трескин, Лев Пушкин, [487] бывший тогда майором, поэт Лермонтов, я и иногда еще кто-нибудь из гостей. Прочие все ели молча. Лермонтов и Пушкин называли этих молчальников картинною галереею.
487
Брат поэта.
Лермонтова я увидел в первый раз за обедом 6 января. Он и Пушкин много острили и шутили с женою Граббе, женщиною небольшого ума и малообразованною. Пушкин говорил, что все великие сражения кончаются на «о» как то: Маренго, Ватерлоо, Ахульго и т. д. Я тут же познакомился с Лермонтовым и в продолжение моего пребывания в Ставрополе всего чаще виделся с ним и с Пушкиным. Они бывали у меня, но с первого раза своими резкими манерами, не всегда приличными остротами и в особенности своею страстью к вину, не понравились жене моей. Пушкин пил не чай с ромом, а ром с несколькими ложечками чая, и видя, что я вовсе рома не пью, постоянно угощал меня кахетинским вином. После обеда у Граббе подали огромные чубуки хозяину дома и мне. Всем другим гостям, как видно, курить не дозволялось. У Граббе была огромная собака, которая всех дичилась, но ко мне с первого моего посещения постоянно ласкалась, чему Граббе очень удивлялся.
[А. И. Дельвиг. «Mои воспоминания». Москва, 1913 г… т. I, стр. 296–297]
(В 1840 г.) я, еще совсем молодым человеком, участвовал в осенней экспедиции в Чечне и провел потом зиму в Ставрополе, и тут и там в обществе, где вращался наш незабвенный поэт. Редкий день в зиму 1840–1841 г. [488] мы не встречались в обществе. Чаще всего сходились у барона Ипп. Ал. Вревского, тогда капитана генерального штаба, у которого, приезжая из подгородней деревни, где служил в батарее, там расположенной, останавливался. Там, т. е. в Ставрополе, в ту зиму, собралась, что называется, lа fine fleur молодежи. [489] Кроме Лермонтова там зимовали: гр. Карл Ламберт, Дм. Столыпин (Mongo [490] ), Сергей Трубецкой, генерального штаба: Н. И. Вольф, Л. В. Россильон, Д. С. Бибиков, затем Л. С. Пушкин, [491] Р. Н. Дорохов и некоторые другие, [492] (которых не вспомню. Увы, всех названных пережил я. Вот это общество раза два в неделю собиралось у барона Вревского. Когда же случалось приезжать из Прочного Окопа (крепость на Кубани) рядовому Михаилу Александровичу Назимову (декабрист, ныне живущий в городе Пскове), то кружок особенно оживлялся. Несмотря на скромность свою, М. А. как-то само собой выдвигался на почетное место и всё, что им говорилось, бывало выслушиваемо без прерывов и шалостей, в которые чаще других вдавался М. Ю. Никогда я не замечал, чтобы в разговоре с М. А. Назимовым, а также с И. А. Вревским Лермонтов позволял себе обычный свой тон persiflage'a. [493] Не то бывало со мной. Как младший, юнейший в этой избранной среде, он школьничал со мной до пределов возможного; а когда замечал, что теряю терпение (что, впрочем, недолго заставляло себя ждать), он бывало ласковым словом, добрым взглядом или поцелуем тотчас
488
Есаков мог встречаться в Ставрополе с Лермонтовым в конце 1840 г., по возвращении поэта из Крыма, когда тот ждал отпуска в Петербург.
489
Цвет молодежи.
490
Дмитрий Аркадьевич, брат Алексея Столыпина, в 1839 году выпущенный из юнкерской школы в офицеры конной гвардии. А. Есаков в скобках ошибочно называет Д. А. Столыпина Монго: это прозвище относится к его брату.
491
Брат поэта.
492
Назовем еще Уланского полка штаб-ротмистра Шейна, поручика барона Фридерикса и лейб-гв. Гусарского полка кн. Долгорукова 2-го.
493
Тон насмешки.
[А. Есаков. «Русская Старина», № 2, 1885 г., стр. 474]
В конце 1840 и в начале 1841 года Тенгинский пехотный полк стоял в крепости Анапе, [494] местности отдаленной и скучной. Офицеры полка по вечерам собирались по очереди у полкового и баталионных командиров, доктора и некоторых местных властей, толковали о злобе дня и событиях времени, играли в карты, закусывали, а в иные дни даже и плясали. На одном из таких вечеров, где царила смертельная скука переливания из пустого в порожнее, речь зашла о каком-то ученом кардинале, который мог решать в уме самые сложные математические задачи.
494
Лермонтов мог быть в Анапе в конце 1840 года. В начале 1841 он уже был на пути в Петербург. Настоящий рассказ носит легендарный характер. Никаких других свидетельств о пребывании Лермонтова в Анапе в конце 1840 года у нас нет.
— Что вы скажете на это, Лермонтов? — обратился к нему один из почтенных баталионеров, старик с Георгием, пользовавшийся всеобщей любовью за свою простоту и доброту, — говорят, что вы тоже хороший математик.
— Ничего тут удивительного нет, — отвечал с саркастическою улыбкою поэт, — я тоже могу представить вам, если хотите, весьма замечательный опыт математических вычислений.
— Сделайте одолжение.
— Задумайте какую угодно цифру, и я с помощью простых арифметических действий, которые вы будете проверять вместе со мною, определю эту цифру.
— Ну что же, попробуем, — рассмеялся старик, очевидно, сомневавшийся: — но как велика должна быть задуманная цифра?
— А это безразлично. Но в первый раз, для скорости вычисления, ограничьтесь числом из двух цифр.
— Хорошо, я задумал, — сказал баталионер, подмигнув стоявшим вокруг офицерам, и для подтверждения впоследствии, на случай неточности исчисления, сообщил задуманную цифру сидевшей рядом с ним даме.
— Благоволите прибавить к ней, — начал Лермонтов, — еще 25, и считайте мысленно или посредством записи.
Старик попросил карандаш и стал записывать на бумажке.
— Теперь не угодно ли прибавить еще 125.
Старик прибавил.
— Засим вычтите 37.
Старик вычел.
— Еще вычтите ту сумму, которую вы определили в уме.
Старик вычел.
— Теперь остаток умножьте на 5.
Старик умножил.
— Засим полученную сумму разделите на 2.
Старик разделил.
— Теперь посмотрим, что у вас должно получиться… кажется, если не ошибаюсь, цифра 282 1/2?…
Баталионер даже привскочил, так поразила его точность вычисления.
— Да, совершенно верно: 282 1/2… я задумал цифру 50. И он снова проверил: 50 + 25 + 125 — 37–50 х 5: 2, действительно остается 282 1/2… — Фу, чорт побери!.. Да вы уж не колдун ли?
— Колдун — не колдун, а математике учился, — улыбнулся Лермонтов.
— Но позвольте… — старик видимо сомневался, не подсмотрел ли математик его цифры, когда он производил вычисления. — Нельзя ли повторить?
— Извольте.
Старик записал задуманную цифру, никому не показав, положил под подсвечник и стал считать в уме даваемые поэтом цифры. И на этот раз цифра остатка была угадана. Все заинтересовались. Старик только развел руками. Хозяйка дома попросила повторить еще раз опыт, и еще раз опыт удался.
По крепости пошел говор. Где бы поэт ни показался, к нему стали обращаться с просьбами угадать задуманную цифру. Несколько раз он исполнял эти просьбы, но, наконец, ему надоело, и он через несколько дней тоже на одном из вечеров открыл секрет, состоявший в том, чтобы заставить задумавшего известное число, какое бы оно ни было, вычесть из суммы, увеличенной прибавлением нескольких цифр, и затем считать только даваемые цифры, например:
х + 100 + 206 + 310–500 — х: 2 х 3 = 174.
Теперь это знает каждый школьник, а в то время и в образованном обществе считалось чуть ли не черной магией.