Леший и Кикимора
Шрифт:
— Кажется, знаю, — сказала Анна, целясь в мишень.
— Чем же?
— Очень яркая, радостная мишень. Даже в хмурый день кажется, что светит солнце. В Суходольске не много солнечных дней.
— Вы угадали, — сказал Сухинин.
Но сейчас солнце светило. В окно и со стены. Анне казалось, что солнцем залито все вокруг.
— Что ж, спасибо, — сказала она, положив на стол оставшиеся дротики. — Мне пора.
— Вы… приняли решение? — тихо спросил Сухинин. — За которым приходили сюда?
— Да, — ответила Анна. Ее голос звучал уверенно.
— Можно узнать какое?
— Можно. — Она подняла на Сухинина
Сухинин облегченно засмеялся.
— Будьте внимательны, не упустите главного.
— А что, по-вашему, главное?
— Любить, прощать, быть милосердным.
Анна ушла, а Сухинин никак не мог остановиться. Он кидал и кидал дротики. Точные броски, как всегда, успокаивали. Как успокаивала и примиряла с жизнью всякая победа. Он сыграл с собой в «Пятерку», игру на внимание, которая требует навыка в счете. Потом в «Шанхай», в этой игре надо поразить все векторы мишени по порядку номеров. Он не прочь был сыграть в «Крикет». Но это командная игра.
Он убрал дротики в шкаф и вернулся к столу, на котором лежали книги, распечатки текстов, варианты обложек. Неужели всем этим на самом деле занимается он? Причудливость поворота его жизни время от времени вызывала удивление. В основном когда рядом появлялся человек из другой сферы. Как Анна.
Каким странным он, видимо, казался ей вначале. Как насторожилась она, узнав, чем он занимается. А он сам, когда ехал из Новополоцка в Суходольск? Он сам-то что ожидал увидеть?
Совсем не то, что увидел. Обыкновенная комната в Доме культуры, обыкновенные люди. Женщины, одетые так, будто они пришли на профсоюзное собрание. Никаких платков на голове, кто-то в юбке, кто-то в брюках. Самые обычные мужчины вышли вместе с ним на автобусной остановке. Но было что-то в их лицах… Неправда, напротив, в их лицах он не заметил привычного. Какой-то застарелой неулыбчивой печали, к которой привык. В них был какой-то свет — в глазах, в чертах, их лица казались мягче, чем у толпы. Потом он научился замечать такие лица на улице.
Дожидаясь пастора, которому должен был вручить свои бумаги, Степан слушал проповедь. Обыкновенный мужчина в обычном костюме говорил простые слова. Его темой тогда, он помнил это отчетливо, было уважительное отношение в семье. Тема удивила его — разве об этом ведут речь в церкви?
Потом говорили прихожане, развивали тему Гости из Рязани рассказывали о своем — в чем нуждается их община. А потом объявили, что одна из сестер плоха и ей нужна помощь.
Он почувствовал себя спокойно, волнение пропало…
Сухинин видел, что то же самое происходило и с Анной, хотя он никакой не пастор. Он не говорил ей о Боге, а о самых простых вещах, о земной жизни.
Сухинину несколько раз предлагали принять крещение, готовиться в пасторы. Но он отказывался, он не хотел войти в этот круг навсегда, потому что завещатель оставил лазейку: десять лет работы на церковь — и ты свободен. Волен делать с деньгами, полученными в наследство, что хочешь.
Он познакомился с таким же вольнонаемным редактором — Лидией. Она призналась, что и ей предлагали крещение, но и она предпочла остаться свободной. Просто работать на церковь.
Но если бы Сухинин занимался
Под влиянием запрета курить на глазах у членов церкви он перестал курить при них, а потом с удивлением обнаружил, что и наедине с собой ему тоже не хочется затянуться сигаретой. То же самое произошло и с напитками. Он и раньше редко выпивал, но новая среда отвергала такой способ взбодриться и примириться с действительностью. Он почти забыл вкус напитков. Странно, но год от года он казался себе чище, легче, веселее.
Кажется, у него возникло настоящее душевное пристрастие. К Лидии. Он уверился в этом, когда она переехала из Суходольска в Питер. Ему не хотелось упустить ее навсегда, и он поспособствовал тому, чтобы и там она получала работу. Сейчас это не проблема — по электронной почте ей посылали текст книги, а она возвращала его отредактированным. Они встречались у нее и у него.
Лидия — удивительная личность, восхищался Сухинин. У нее легкий и счастливый нрав. У нее природный дар остужать горячие головы, смягчать ситуацию, расставлять все по своим местам. Иногда ему казалось, что она занижает собственную планку, довольствуется меньшим, чем могла бы. Поначалу он старался внести в ее жизнь нечто большее. А потом престал.
Однажды Сухинин понял, что существование человеку отравляет его собственное отношение к ситуации. В душе накапливаются токсины, горечь. Он теряет способность радоваться, его жизнь превращается в однообразный поток.
Сухинин понял, что Лидия хорошо знакома с собой, она прислушивается к себе и не идет на поводу у обстоятельств. Она была старше его на три года, но он этого не замечал. Ему было приятно говорить с ней, слушать ее, смотреть на нее, угадывать по лицу мысли и радоваться, когда он не ошибался.
Степан до сих пор не предлагал ей выйти за него замуж, и она никакими намеками не пыталась вытащить из него такое предложение. Кажется, она полностью удовлетворена той жизнью, которую выстроила сама.
«Скажи честно, — требовал он от себя, — почему тебе так страстно хочется, чтобы Анна и ее муж остались вместе? Просто ли потому, что они хорошая пара, но еще неопытные люди, которые не могут справиться с жизнью?» Понятное дело, их никто не учил. Как и его прежде не учили отношениям между мужем и женой. Если бы новые знания пришли к нему раньше, то Зоя была бы жива и с ним. Он любил ее, но тогда тоже не знал, как соединить его любовь, ее любовь, их жизнь и то, что подкинула судьба.
Кое до чего он дозрел бы сам, но не скоро, а может быть, никогда. Он считал, что лучше знать больше, чувствовать больше, понимать больше. И только тогда ты можешь помочь другим.
Конечно, он мог бы найти книги, похожие на те, что сейчас издает, не работая на церковь. Но он не стал бы искать их. Как не ищет их Анна, ее муж, как мало кто ищет. Чтобы спросить о чем-то, ты должен знать, как поставить вопрос.
Ожидая звонка от Анны, он ловил себя на том, что втайне от нее готов познакомиться с Витечкой. Какая, однако, хрупкость в имени. В этой хрупкости Сухинин слышал ее любовь. Ту, которую она сама в себе уже не слышала. Но она была, потому что Анна произносила его короткое нежное имя без насмешки.