Лёшка-"студент"
Шрифт:
— Да.
— А вы, Каверзнев, объясните необходимость подобных исследований Ковалеву. Мне кажется, он не будет возражать.
— Слушаюсь.
— Тогда все. Все свободны.
Офицеры встали.
— Ну, и как они это будут делать? — спросил Ковалев.
— Для них приготовлен специальный самолет. Костя вместе с Верой будут летать над вызывающими беспокойство районами, и Костя укажет, где что-то не так. А потом планируется более детально изучить эту местность. Да, слушай, Шенгелая просил тебя поговорить с Костей, сын твой почему-то не хочет
— С Черным?
— Ну да! Не понравились они друг другу. Тот уже и с конфетами подмазывался, и игрушки приносил!..
— Правильно. Значит, я не ошибся.
— В чем ты не ошибся?
— Сволочь твой Шенгелая! И не буду я с Костей говорить, даже более того, я вообще не разрешу им летать где бы то ни было без меня. Вы хоть чуть-чуть соображаете? Во-первых, твой Шенгелая просто-напросто злой человек, во-вторых…
— Да не считай ты других хуже себя! — не выдержал Каверзнев.
— А ты хорошо людей знаешь?! — тоже взорвался Ковалев. — А кто ребенку под нос плутоний совал?.. Кто?! Не ваши хорошие исследователи?! А?!
Каверзнев промолчал.
— Да и как вы не понимаете своими чугунными башками, ведь Костя воспринимает все гораздо сильней, чем вы, чем я, он же чувствует боль раз в десять сильнее, чем любой из людей!.. — уже орал Лешка. — И главное — чужую боль!!! Представь на минутку, что на тебя свалится боль десяти пациентов стоматологического кабинета, а он именно так чувствует!!! Или у вас под мундирами все забронировано, даже мозги?!
Каверзнев непроизвольно вздрогнул.
Ковалев, когда начинал говорить увлеченно, незаметно для себя впадал в такое состояние, что даже при бедности его языка, а значит, и скупости красок называемых образов, передавал собеседнику то состояние, которое описывал словами. Слушающий начинал видеть картины, незаметно возникающие перед его взором, и переживать то, о чем рассказывал Лешка.
— Ты пойми, Костя почувствовал напряжение земли через телевизионную передачу, так представь себе, что он почувствует непосредственно над тем местом, где через час начнут падать дома и гибнуть люди?.. Что с ним будет?..
— Хорошо… Я переговорю с генералом.
— Рядом с ним постоянно должен быть я. Я согласен после каждого полета возвращаться в тюрьму, не буду спорить… В конце концов, если вы так уж боитесь хоть на минутку меня выпустить, так прикрепите к моему поясу мину с радиозапалом, привяжите ее цепью, чтобы в любую минуту взорвать!..
Теперь обиделся Каверзнев.
— Ты что, нас совсем за садистов считаешь?
— Ой, не надо, подполковник! Не надо! Ты уже забыл, как и тебя вместе со мной газом накормили? Или тебе понравилось?.. Между прочим, рядом со мной сейчас Вера, Костя, которые ни в чем не виноваты, а живут они под прицелом ваших газовых пушек! Заложниками!.. А ты прекрасно знаешь наших людей и нашу технику… Я каждый день Бога молю, чтобы у вас там случайно не включилось какое-то реле и этот газ не полился в легкие жены и сына…
— Тогда ты сам был виноват, что газ включили! Не надо было провоцировать…
— Да я-то ладно! Но ведь и тебя не пожалели!
— Этот газ безопасный. Он только усыпляет…
— Среди таких игрушек нет ничего полностью безопасного. Все они отнимают частичку здоровья! И ты это знаешь.
— Ладно. Я сегодня же переговорю с генералом. Но имей в виду, что заменить Шенгелая некем. На это вряд ли пойдут.
— Значит, Костя не будет выполнять ваши задания. Так и передай!
— Алексей, ты опять начинаешь срываться. Так нельзя.
— Да пошел ты! — Ковалев вскочил и нервно заметался по комнате. — Если бы я не требовал, вы бы уже угробили парня! Особенно ваш Черный…
— Никто не гробит твоего сына, не считай ты всех сволочами!.. Мне пора.
Каверзнев встал и поднял перед телекамерой руку, показывая, что собирается выходить. Во время посещения Ковалева кем бы то ни было за комнатой наблюдали непрерывно. Инструкции здесь соблюдались строго…
Ковалев отошел к окну. Дверь открылась…
— Если мы и сейчас уступим Ковалеву, он начнет требовать новых привилегий, — сказал Шенгелая.
— А если не уступим, Костя не скажет нам ни слова! — горячился Каверзнев.
— Ничего, я думаю, мне удастся его убедить, — улыбнулся врач.
— Этим вы сделаете самую большую ошибку в вашей жизни! Если мы рассердим Ковалева, то он, пусть потом и пожалеет о содеянном, способен натворить таких дел, что потом нам долго будет плохо!
— Не надо нас пугать, — вмешался в спор генерал, — давайте разбираться спокойно, без эмоций. Вспомните, сначала Ковалев отказался надевать одежду, которую носят все заключенные страны, так?
Генерал, словно бухгалтер, пересчитывающий доходы подпольного миллионера, загнул палец.
— Потом он потребовал свиданий с женой не менее двух раз в месяц. После полумесячной голодовки добился… — генерал загнул второй палец. — После этого он отказался сотрудничать с доктором медицинских наук Зайковым, крупнейшим специалистом в области гипноза, и нам пришлось опять согласиться. Далее, он потребовал кота в камеру, на этот раз голодал месяц. Уступили… Затем он заявил, что должен иметь свободный выход в прогулочный дворик, что иначе он заболеет, что ему необходим свежий воздух — и мы опять пошли ему навстречу! Я не буду перечислять все, например, гитару, цветной телевизор и другие требования Ковалева, выполненные нами… — генерал демонстративно поднял вверх руки, разжал кулак и снова сжал пальцы, на второй руке пальцев не было — отсутствовала вся кисть, генерал потерял ее в горах Афгана.
Генерал смотрел на подчиненных, и Каверзнев опустил голову.
— У него под боком жена, — продолжал генерал, — сын, и для них и охраны мы вынуждены построить кухню и переоборудовать дом. По его прихотям мы отказываемся от запланированных экспериментов, и я позволю себе напомнить, товарищи офицеры, что план работы лаборатории составляется с участием крупнейших ученых, а утверждается самыми высокими руководителями! И при этом мы еще вынуждены соблюдать строжайшую секретность…
— Но иначе мы можем потерять Ковалева! — не сдержался Каверзнев, он понял, что на этот раз Лешке могут не уступить. — Вы вспомните, сколько он сделал за это время! Ведь он вылечил несколько десятков человек! Разве он не заслужил более внимательного отношения.