Лесник и его нимфа
Шрифт:
Потом они ехали в метро в переполненном вагоне.
– Я сейчас попрошу кого-нибудь уступить место, – сказал Лесник.
– Нет, я не сяду, – ответила Лита тоном, с которым спорить бесполезно. Так они стояли в толпе, совсем близко, он держал Литу за здоровую руку, она прислонилась к нему, потому что держаться ей было нечем – одна рука зашитая, другой она не могла дотянуться до поручня. Кто-то проходил мимо, их толкали. Лита не чувствовала ничего, кроме него. Она готова была так стоять три часа – с температурой, зашитой рукой, которая начала ныть и болеть, уколом промедола, после которого голова так и не перестала
Но все кончилось очень быстро, потому что они доехали до ее станции, дошли до дома, поднялись до квартиры, и Лита должна была попасть в руки правосудия, потому что мама была дома. А Лесник должен был поехать домой.
К счастью, температура у Литы зашкаливала, и правосудие на нее не действовало.
Глава 8
***
Дальше были сутки высокотемпературной эйфории. Но она тоже быстро закончилась – мама давала ей антибиотики, температура спала, реальность вернулась. Ничего хорошего в этой реальности не оказалось.
Во-первых, на третий день явился Кремп и разбил Литину гитару у нее на глазах. Сначала он был вполне нормальный, нес какую-то чушь, потом вдруг сказал:
– Фредди Крюгер твой тебя искал и спрашивал про тебя. Не может тебя забыть.
– Федя?!
– Федя!.. – передразнил Кремп. – Ну что, кинешь все и побежишь к нему?
– И что, если да?
– А он тебя съест. От тебя ничего не останется.
– И что он говорил?
– Не знаю, я не слушал, – ответил Кремп и вдруг неожиданно спросил: – Почему ты уехала из Питера и кинула меня?
Лите вдруг стало Кремпа жалко. Он был сумасшедший. Несчастный талантливый наркоман. Она не знала, что ему ответить. Она молчала, молчала, потом неожиданно сказала:
– Мне надоела система.
– Надоела? Давно?
– Не знаю.
– А Фредди твой?
– А он не в системе.
– Это он-то не в системе?!
– Он сам по себе… Мне надоело, что нужно быть в каких-то правилах. Говорить сутками о всякой чуши и считать, что это и есть настоящая жизнь.
Лита посмотрела на свои руки. Одна была забинтована, и феньки на ней срезал ей в травмпункте Лесник по просьбе хирурга.
– Он сам по себе? Да он мажор просто.
– Мне плевать, кто как называется.
– Значит, – спросил Кремп, – все, что мы делали, дерьмо?
– Нет.
– Значит, я дерьмо?
– Нет.
Кремп не стал, к счастью, продолжать этот дебильный разговор. Он молча сидел на стуле, сидел, сидел, сидел, потом встал, взял ее гитару и со всего размаху треснул об пол. Бедная гитара вскрикнула по-человечески и разлетелась на несколько кусков.
Лита вскрикнула вместе с ней.
– Ты что?! Что ты делаешь? – закричала она.
– Это же я тебе подарил? Ну вот, я забираю это обратно.
И он ушел, хлопнув дверью. Перед тем, как переступить порог, обернулся и сказал:
– Он тебя съест.
Лита стояла посреди квартиры, глядя на убитую гитару. Ей казалось, что это убили человека.
***
Два дня она мучилась. Накрывалась одеялом с головой и лежала там, в темноте. Но мучилась она не из-за Кремпа и гитары. То есть из-за них тоже, но главное – Лесник ей не звонил! Не позвонил ни разу! Не спросил, как она себя чувствует. Вообще, жива ли она? Никто не звонил. Но никто – это ладно. Он не звонил. Значит, все, что он делал, он делал просто как порядочный человек, который, понятно, не бросит же больную идиотку посреди улицы. Но какое это отношение имеет к тому, о чем она, не переставая, думала все первые сутки, когда вернулась домой и плавала в растворе из болезни и счастья? Сейчас эти мысли становились невыносимыми. С чего она взяла, что нужна Леснику? Доказательств никаких не было. Зато было очевидно, что невозможно ходить ногами по небу. И лучше даже не надеяться на это, а то потом будет хуже.
И Лита думала и думала об этом. Наконец она сползла с кровати и потащилась к телефону – звонить ему сама. И вот тут она обнаружила, что телефон не гудит – просто он был сломан… Да, и Кремп ведь говорил, что не мог дозвониться до нее. Мама была чем-то там сильно занята в своей далекой от Литы жизни и даже не заметила, что дома у них уже несколько дней сломан телефон.
На следующее утро пришел мастер – оказалось, дело было в каком-то телефонном проводе. И когда все починили, телефон прямо минут через пятнадцать и затрезвонил. Лита кинулась к нему, как к родному.
– Здравствуйте, Лита, – сказали в трубке. – Я безумно счастлив вас слышать. Наконец я вас нашел.
Это был Фредди Крюгер.
***
После его звонка Лита сутки не спала. Он пригласил ее приехать к нему завтра.
Она с ужасом вспомнила, что завтра ей снимают швы.
– Послезавтра, – выдавила Лита.
Она попросила Маньку дать ей ее гитару – заехал Манькин теперь уже почти муж и привез гитару и привет от Маньки, у которой был токсикоз. Лита стала снова слушать Федины записи и почти сутки играла на гитаре с зашитой правой рукой – благо пальцы не до конца были перебинтованы. К концу суток она поняла, что готова отдать все, что у нее есть, за возможность играть с этим человеком. Да!
***
И вот когда она это поняла, ей позвонил Лесник. Сказал, что болел все это время. (Заразился от нее – этого, конечно, он не сказал, но Лите эта мысль пришла в голову, и она почувствовала себя виноватой.) Еще сказал, что звонил ей, но не мог дозвониться. Спросил, как она себя чувствует. И в довершение очень трогательно пригласил ее в кино.
И когда Лита услышала его голос, она почти забыла про великую музыку и гения Фредди. Она бежала на встречу с Лесником после травмпункта, где ей, наконец, сняли швы, и когда они встретились, она вместо кино потащила его на крышу.
***
Почему-то он был очень бледным. Но Лита тогда не придала этому значения. Зато она сияла, как никогда. Он даже сказал ей, что у нее глаза - как фотовспышка. Крыша была Литина любимая, отсюда было видно пол-Москвы.
– Я на самом деле жутко боюсь высоты, – сказала Лита, когда они поднялись наверх.
– Это хорошо.
– Суицид с помощью крыши мне не грозит?
Он не ответил.
– Знаешь, – сказал он вдруг. – Мне почему-то в последнее время кажется, что мир картонный и развалится в любой момент, – и он посмотрел на нее как-то странно.