Лесной кавалер
Шрифт:
Ланс сел за стол и велел подать себе оленины и вина. Ингрем отложил бумаги и, словно собираясь с мыслями, задумчиво приглаживал рукой свои длинные волосы.
Во время гражданской войны в Англии Ингрем, теперь капитан милиции, носил другое имя, но Ланс знал его как осторожного и умного пограничного жителя, любившего и знавшего свои военные обязанности значительно больше своих полей табака. Считалось, что дюжина его ополченцев из милиции Нью-Кента стоила любого профессионального отряда. Кроме того, его солдаты-фермеры знали индейскую манеру ведения войны.
Наконец Ингрем заговорил:
— Я только что вернулся из Потомака. Там, в округе Стеффорд, две недели назад индейцы зверски убили некоего Томаса Хена и его слугу. Они прибили их к дверям дома… Это были доэги. Жиль Брент и Джордж Мейсон с Аквила-Крик собрали людей и через несколько дней окружили индейцев в овраге, пока те спали. Когда закончилась стрельба и все были убиты, выяснилось, что там, кроме доэгов, оказалась дюжина саскеханноков со своими скво. Вы понимаете, ЧТО это значит. Мы отправляемся прямо туда. Расскажите обо всем губернатору. Особо отметьте, что саскеханноки, и без того рвавшиеся на юг, получили теперь отличный повод для вторжения в Виргинию. Я жду нападения после первых заморозков. Индейцы не успокоятся, пока не отомстят за расстрел своих воинов, а по последним донесениям их ударный отряд достигает трехсот человек.
Ланс даже присвистнул.
— Войны не избежать, — продолжал Ингрем. — Саскеханноки столь многочисленны, что под угрозой все наши плантации — отсюда до Окканичи-Айленда.
— Вы можете дать мне лошадь? — решительно спросил Ланс.
— Конечно.
— Я немедленно отправляюсь в Джеймстаун.
Ланс быстро доел свою оленину. Следовало ожидать страшной беды: потоки свирепых племен через границу, кровь, огонь, брошенные и разоренные земли…
— Я оповестил всех окрестных плантаторов, — после небольшой паузы добавил Ингрем. — Но боюсь, что не у всех хватит ума прислушаться. Пару дней они будут остерегаться и повсюду искать индейцев… а потом потеряют всякую бдительность. Пожалуйста, передайте губернатору, что его форты не выстоят и дня. Ему нужны подвижные отряды, курсирующие между индейскими лагерями.
Хозяин таверны снабдил Ланса припасами и зерном для лошади, и через полчаса юноша был уже в пути.
До памятной встречи на пристани Арчерз-Хоуп никому еще не удавалось ранить сердце гордой Истер Уокер, хотя привлекала она многих. Ни Тому Хэнсфорду, ни Джону Ли, ни даже Артуру Оллену, крайне искушенному в искусстве любви вдовцу, так и не удалось добиться благосклонности юной красавицы.
Она изменилась. Отцу больше не приходилось упрекать ее за невнимательность к домашним делам: старый дом в Галл-Коув блестел, как новенький шиллинг, провизия на зиму была запасена…
Истер взяла на себя все заботы по ближайшим плантациям, а так как слуги любили ее, задача оказалась не столь уж непосильной.
Немногие свободные часы она посвящала раздумьям о том, кто спас ей жизнь, сам едва не погибнув. Кто он? Одевается как дикарь, но воспитан и умен. Нет, он не индеец и не фермер, а что-то большее… Но что?
Усак… Стоило ей произнести это имя, и сердце начинало бешено стучать. Он словно был воплощением прекрасной, загадочной, опасной Виргинии, и она любила его.
Истер пыталась расспросить отца о семьях, перебравшихся на Крайний запад. Среди прочих тот перечислил Майлнерзов, Уолкеттов и Пейджей, неодобрительно называя их «эти люди», поскольку вместе с расположением губернатора они утратили и положение в обществе, и свои состояния, живя теперь трудом рук своих, как крестьяне. Они вечно будут посылать возмущенные петиции в Совет и палату общин. Отныне и навсегда, они — никто.
— Я слышала, что устроились они там вполне сносно, — заметила Истер.
— А волки? — саркастически осведомился ее отец. — А индейцы? Капитан Роджер Джонс говорил губернатору о том, что в Потомаке беспорядки, пошла волна убийств.
— Война?
— В тех землях угроза войны просто висит в воздухе. Там хуже чем в преисподней.
«Так вот почему не возвращается Усак», — подумала Истер и вздрогнула.
Усака не было четыре дня, показавшихся ей годами.
В Джеймстауне мало думали об индейцах. Жизнь города сосредоточилась на пристани, куда то и дело пришвартовывались корабли с товарами, раскупаемыми еще до того, как они достигали складов.
Не меньше кружев и тканей были популярны новости из Англии. У Карла II родился четырнадцатый ребенок. Герцогиня Портсмутская подхватила итальянскую болезнь. Его высочество герцог Букингемский писал пьесы. Двор процветал. Король Франции все еще выплачивал огромные долги Карлу Стюарту…
Губернатор сэр Вильям Беркли отбыл на несколько дней в свое загородное поместье. Леди Френсис, его молодая жена, усиленно занималась своим гардеробом, отчаянно кокетничала с полковником Филиппом Ладуэллом и читала ему напичканные сплетнями письма из Уайт-холла.
На одном из празднеств король Карл так напился, что пытался вломиться в опочивальню к какой-то знатной девице, готовившей себя к постригу…
Полковник Ладуэлл относился ко всему происходящему без восторга. Леди Беркли поддразнивала его рассказами о любовных похождениях придворных, как подстрекают малого ребенка дотянуться до запретной полки в шкафу и снять оттуда горшочек меда.
— Это бесчеловечно, леди, — в который раз говорил он ей.
— Но вы же сами, Филипп, утверждали, что женщины не принадлежат к человеческой природе, — рассмеялась леди Френсис.
Ладуэлл лишь молча сжал ей руку чуть повыше локтя.
— Где ваше сердце? — спросил он наконец. — И если оно здесь, под этими восхитительными фламандскими кружевами, то бьется ли оно так же, как и мое?
— Ваше сердце, Филипп? Да у вас его нет!
— Вот, послушайте…
Но она отдернула руку:
— Прекратим это. Полно, что за ребячество!
— Ребячество? — возмутился Филипп. — А король? А герцог Йоркский? А весь двор, наконец? Это тоже ребячество?!
— Ну, конечно, глупец вы этакий! Они играют в любовь затем же, зачем наши фермеры напиваются до бесчувствия — чтобы позабыть о заботах и неприятностях.