Лесные тропы
Шрифт:
— Ты еще попробуй ниткой привязать, — криво усмехаясь, советует Илюшка.
Делаю, не подозревая коварства. Очень скоро получается лягушонок-удавленник. Илюшка хохочет.
— Сделал? Вышло? То-то, брат, еще мало каши ел. Поумней тебя пробовали.
— Возьмет и так сом! Берет же он на куриную кишку?
— Верно. На всякую падаль берет. Только неделю ждать надо. Не сидеть же там, А оставь крюк на день — украдут.
Вероятно, сотню лягушат погубил я в напрасных попытках устроить приманку для сома.
— Вьюна еще больше любит сом, — ядовито утешал Илюшка, — да тот еще трудней.
— Вьюн?
— Да, в болоте, в грязи водится такая рыбка, на змейку больше похожа. Как поставил на вьюна — готово. Сом сейчас придет и возьмет.
— Так что же?
— А то же. Слабей лягушонка вьюн. Либо уйдет, либо околеет. Нет, брат, не доросли еще мы с тобой сомов ловить.
Все мои снасти Илюшка забраковал скоро и решительно, только подпуска одобрил, но и то со вздохом: на червяка ставится подпуск, настоящей рыбы на него не поймать. Я знаю, кого он обозначает таким названием.
Меня Клязьма продолжала манить множеством рыб «не настоящих». Там подусты, синцы, язи, лещи берут на червяка. Ботничку своему я изменил. Он хорош для охотника, но при рыбной ловле распашная лодка куда удобней. Да еще такой опытный гребец-рыбак, во всем помощник, как Илюшка.
Пока солнце великолепно исчезает за краем земли, мы в золотистом сиянии вечера успеваем поставить три подпуска. Какая тишь, какая гладь! Пробку подпуска видно, как она удаляется по зеркалу воды на всем протяжении длинной бечевки.
Кажется, ничто на свете так вкусно не пахнет, как теплинка, маленький костерок из прибрежного тальника. Тонкие ветви ивы, полные скудных соков песчаной почвы, не сгорают без остатка, но скоро обугливаются. Слабый запах костра чем-то напоминает смолу, что-то похожее на аромат сена, что-то еще неуловимое, нежное, незабвенное.
На большой костер собирать дрова нам некогда. Мы едва успеваем вскипятить чайник, котелок с картофелем, кое-как похватать еды. О сне и думать нечего.
Столько у нас хлопот с тремя сотнями крючков!
Мы подъезжаем к наплаву. К острому концу этой красной палки на толстой веревке прикреплен мешок с песком, к тупому привязана бечевка от подпуска.
Илюшка привычным движением весла вылавливает наплав и укладывает его острым концом в нос лодки.
Стоим на якоре! Тогда я подхватываю бечевку подпуска.
— О-го! Есть.
Гиря утащена в сторону. Весь подпуск искривился. И что-то сильно толкает в руку. Крупна добыча!
Я осторожно веду, вынимаю подпуск. Илюшка держит наготове сачок.
Широкий, как поднос, лещ, с красными плавниками язь попадает в его сеть. Ух, как толкается!
Но, вместо серебристой рыбы знакомых очертаний, вдруг черный толстый обрубок непомерно сильно затрепыхался в сачке, а затем со стуком запрыгал в лодке.
— Илюшка, это что? — спросил я в ужасе.
— Н-не з-знаю, — испуганно пробормотал Илюшка, — эт-то н-не рыба!
Я сбросил в воду весь подпуск кучей, как он неразобранный был. Илюшка выкинул за борт наплав, схватил весла — и ладья наша понеслась к берегу.
Но едва лодка ткнулась в песок, мы поняли, что случилось.
Сом! Маленький сомовий детеныш, соменок, но все-таки сом!
Вот восторг, достигнутая мечта, счастье рыбака!
Неважное кушанье малолетний соменок: голова, хвост, костяк. Почти нечего есть. И не уха из него, а какой-то клей.
Выловленный в виде безобразной кучи подпуск мы распутывали, кажется, дней десять.
Да что там стряпня и путаница! Это все пустяки. Сом пойман! Вот какие мы рыбаки!
Теперь у нас разговор только о сомах.
— В омуте у Фрязина они всегда водятся, — объясняет Илюшка. — Поедем туда на неделю? Поймаем.
— На столько меня не отпустят. А там большие?
— Того и гляди, с лодки стащит. Дядю Никелю раз чуть не утопил. Дядя запутал веревку-то за руку, а тот тащит в омут. Еле вырвался. Тот так и ушел. Потом сколько лет видали — с крюком ходил.
— А ты большого-то видал?
— Вона. Когда угодно покажу. Только утром, на зорьке.
— Почему?
— В другое время солнце не так в воду светит. Не видать.
Не имея надежды поймать чудовищную рыбу, мы едем хоть посмотреть сома. С утра мы попеременно гребем, потом бечевой тянем лодку.
Красные полосы заката наполнили зеркало реки, когда, измученные, голодные, мы достигли цели своего путешествия.
Вот он, знаменитый омут!
Тут в реке обрывы, ямы, провалы, а в них опять ямы, черные окаменелые дубы торчат, коряги везде протянулись, точно кривые лапы. Сучья, обрубки, остатки всяких сплавов собирались тут в течение столетий и затонули. Вода застаивается, кое-где назад идет, в иных местах пена набилась.
В эту водяную трущобу никогда не проникает сеть рыбака! Ее на каждом шагу ждут зацепы, камни, гибель.
С лугов несется хриплый, яростный крик коростелей. В недальнем болоте сонно крякают утки. Спать после такой таски в течение целого дня хочется страшно, но некогда. Недолог сумрак летней ночи. Лодка наша бесшумно скользит над омутом. Когда же свет ударит в воду как следует?
Илюшка вдруг приподнимает весла.
— Видно, — шепчет он, — смотри, вон они.
— Да это бревна?