Лесные твари
Шрифт:
– Yo quiero un nino tujo. – Лурдес провела язычком по пересохшим губам. – Te deseo, Ivan [50] .
– Сейчас это невозможно, – грустно, почему-то на русском языке сказал Демид. – Когда-нибудь, в другой жизни…
– Хватит на испанском секретничать! – Лека уже ревниво тянула его за рукав. А с другой стороны не менее ревниво глядела асфальтоукладчица Тельма. – Пойдем.
– Прощай, Лурдес, – Дема послал девушке воздушный поцелуй. – Ты поняла меня?
50
– Я хочу ребенка от тебя. Я хочу тебя, Иван.
– Si. Hasta luego [51] .
И
ГЛАВА 25
Демид шел впереди, Лека не отставала, хотя было довольно трудно не отставать в завалах мусора. Трущобы – вот какое название больше всего подходило для этого места. И ведь было это в самом центре города.
Когда-то, сто лет назад, здесь была слобода, в которой жили самые что ни на есть зажиточные купцы и мещане. Ярмарка была рядом – огромная, всероссийская, с товарами со всего мира. А потом пришли большевики и навели порядок. Не стало ни ярмарки, ни купцов, ни мещан, ни товаров. Остались только трудящиеся.
51
– Да. До встречи.
А теперь здесь жили в основном представители популяции со странным названием "лица кавказской национальности". А также лица среднеазиатской, восточноазиатской и других непонятных национальностей. Потому что рядом был центральный рынок – самый большой в городе, и все эти лица торговали там всем, чем только можно было торговать, а зачастую и тем, чем торговать было совсем нельзя. А двухэтажные домишки, такие аккуратные и ухоженные всего лишь сто лет назад – что же они? Они разваливались помаленьку, сбрасывали с себя древнюю кожу заплесневелой штукатурки, скрипели и оседали стропилами, балками, досками и прочими деревянными внутренностями. Никому не было до них дела. Они предназначались под снос, да только никто не собирался их ни сносить, ни ремонтировать. Так и жили они, как приговоренные к высшей мере наказания, год за годом в ожидании – то ли расстреляют, то ли помилуют.
– Плохое место, – сказала Лека, с отвращением разглядывая свою кроссовку, вымазанную чем-то подозрительно коричневым. – Даже не то плохо, что народ здесь живет необтесанный. Плохо то, что на ментов здесь нарваться – раз плюнуть. До ментовки районной – два квартала. Угораздило нас…
– Нормально! – бодро произнес Дема. – Чего это ты на милицию взъелась? Очень у нас даже хорошая милиция, порядок бережет. Вспомни двух орлов в вагоне – любо-дорого посмотреть! К нам отнеслись со всем вниманием. Не милицию нам надо с тобой бояться. Уж с ними-то мы как-нибудь разберемся.
Бодрость в его голосе была фальшивой, вот оно что.
Они вышли на другую улицу – более широкую, более освещенную. Здесь даже находились люди – разгружали фургон, таскали коробки с бананами, апельсинами, ананасами и прочими дарами леса. На Демида с Лекой косились любопытно, но никто с вопросами не приставал.
Они уже почти добрались до конца улицы, когда из-за угла вышли двое в серой форменной одежде, с дубинками на поясах. Вышли и замерли остолбенело. Вытаращились на наших беглецов. А чего таращиться-то? Никогда опасных преступников не видели, что ли?
Дема сделал шаг назад и оба мента одновременно, как близнецы, потянули руки к поясу. Что менты делали дальше, Дема с Лекой не видели. Потому что секунду спустя они уже летели назад, к спасительной темноте.
Коробки с бананами оказались на их пути, Демид сделал замечательный прыжок, на
Слышно было, как патрульный орет в рацию: "Максимов! Тут они! Оба! Восьмой дом! Давай машину быстрее!" Подворотня выходила в глухой двор, воняющий бог знает чем, и заваленный черт знает чем. Удрать отсюда не было никакой возможности.
Дема побежал вдоль дверей, пытаясь открыть их. Третья дверь, в самой глубине двора-колодца, неожиданно поддалась. Демид напрягся, дернул изо всех сил. Старый замок не выдержал, треснул, вылетел из гнезда и дверь распахнулась, едва не въехав Леке по лбу.
– Не пристрелят нас тут? – Лека тяжело дышала над ухом.
– Пристрелят, – оптимистично пообещал Демид и первым нырнул внутрь.
Пахло здесь так, что обгаженный двор казался по сравнению с этим парфюмерным магазином. Сперва Лека решила, что это склад, или, в крайнем случае, старый чулан – столько здесь было всякого неописуемо пыльного барахла, сундуков, покрытых паутиной, полуистлевших тряпок, висящих, лежащих и даже сидящих и стоящих, догнивающих свой век в обществе рыночных крыс. Однако, и здесь кто-то обитал. Ворох одежд в середине клетушки зашевелился, и оттуда появилась голова
(Короля Крыс? Демиду на мгновение показалось, что он узнал запах гниющей плоти, сопутствующий гнусной твари)
голова старухи – жирной, древней, черной и носатой настолько, насколько вообще дозволяет человеческая природа. Если бы нос этой мегеры был горбатее и длиннее еще хотя бы на сантиметр, ее уже можно было бы классифицировать как представителя нового человеческого вида – что-то типа "Homo nasalis" или "Антропоидус шнобелис".
"Хармандаргы!" – заорала старуха. Хотя возможно, это было слово "Варкантарашхындары!" или "Арбиндарбакылджан!", Лека точно не помнила. Бабка завопила что-то не по-нашему, и можно было ручаться, что это был не английский. Но ее услышали, и даже поняли, судя по тому, что где-то наверху захлопали двери и началась беготня и вопли на том же самом непонятном языке. А потом ступени лестницы, спускавшейся в эту самую комнатушку, заскрипели, и по ним скатился человек лет сорока. Слушай, тэбэ гаварю, читатэл, этат челавэк бил такой гарачий, что кров в жила кыпэл! Человек был подобающим образом черен волосом, выражение лица имел невеселое, перекошенное, к тому же левый глаз его был заклеен неопрятным куском пожелтевшего лейкопластыря и сразу было видно, что ничего под этим пластырем нет – никакого глаза. А в руке этот абрек держал нож – такой огромный, что им можно было зарезать средних размеров слона.
Он был очень проворен. Демид не успел моргнуть глазом, как одноглазый оказался перед ним и выставил нож перед собой, уперев его Демиду чуть ли не в солнечное сплетение. Однако, что-то еще сдерживало их обоих: одноглазого – от того, чтобы попытаться зарезать Демида, а Дему – от того, чтобы разозлиться, вырубить одноглазого и прекратить разом неприятные посягательства на свое драгоценное здоровье.
– Кучер тэбя паслал, да? – просипел человек, повернув голову так, чтобы лучше видеть Демида единственным своим глазом. – Чтобы убит мэня, да? Чтобы всэх тут убит, жэнчин этих всэх, да? Дэтэй убит? Я гаварыл Кучеру, слушай, Кучер-джан, ты руски чэлавэк, хрыстианин должэн быт, нэлзя женчин убиват из-за дэньги. Зачем ты пришел этат дом? Я гаварил, дэнги вэрну, да? Шакал ты паршивый, кировь сучия! Зарэжу!!!