Лестница грез
Шрифт:
– Олька, и ты не боишься?
– Противно, но не боюсь.
Одна Зинаида Филипповна, наша соседка, бабкина подружка, спящая на балконе до настоящих холодов, сопротивлялась этим сказкам.
– Полина Борисовна, а не ваши ли девки покидали жаб с балкона?
– Зина, что вы такое сочиняете?
– Да успокойтесь, своими глазами видела, никому не скажу. И разговор ваш слышала с тем дядькой, который на машине эти ящики привез.
– Ой, Зиночка, вам бы сыщиком быть, а вы в артистки подались.
Через два дня на работе Анна Павловна поинтересовалась:
– Как раки? Хорошие?
Я кивнула головой.
–
– Нет и не надо. Пока мне не до них, другие заботы.
– А что так, жизнь же нужно устраивать? Семья, дети. Хочешь с племянником познакомлю? Парень хороший, красивый, армию отслужил, учиться, правда, не хочет. А кому нужно теперь это учение? Чтобы инженером на сто рублей вкалывать и в протёртых штанах всю жизнь проходить? Жалко смотреть на этих учёных мужиков с вечной дыркой в кармане, - продолжала она.
– Ну что с них взять? Никуда пригласить даже бабу не могут. Только утюжить улицы с ними да считать звёзды. А мой племянник шофёр в общепите, так свою тыщу каждый месяц имеет и на девок спускает. Курень у них на Каролине-Бугазе, туда их возит. Сестра моя хочет его женить, чтобы угомонился. Так, смотрю, ты можешь ему подойти... А что ты такая сегодня не в настроении? Что-то случилось? Ты сразу говори, если что. Никому больше, только мне, - она толкнула меня в руку.
– Евреям не доверяйся, как бы ни пели тебе Лазаря, никогда не верь им. Продадут только так, не отходя от кассы, со всеми потрохами. А ну колись, вижу же, ты сегодня не такая какая-то.
– Мне ваш Толик тоже два ящика приволок. А когда мы с сестрой один открыли, то там оказались....
Меня душил такой смех, что не могла выговорить.
– Что оказалось?
Я не успела ответить, дверь открылась, в нее просунулась голова Артёма:
– Я за ключами. Шо, что-то не так, что вы обе заливаетесь, смотрите, не обоссытесь.
– Бери ключи и чеши, в кладовке будешь прихорашиваться, там тоже зеркало есть. Ольга, а он ведь из-за тебя так чепурится, одеколоном стал вонять, чуешь, какой дух от него. Хорохорится, мы ещё того, можем. Тоже мне жених, с тухлыми яйцами, мы тебе молодого, крепенького сами подберём. Самого красивого на всю Одессу.
Наверное, и дальше продолжалось бы сватовство и обсуждение достоинств племянника начальницы, но тут за дверью раздался голос Эдельмана и показалось его всегда испуганное, сморщенное, как печеное яблоко, лицо с громадным шнобелем, из которого всегда капала сопля. «Это вода, видите, просто вода», - он перетирал в руках скользкую жидкость и убеждал окружающих, что в висящем пузыре под носом ничего кроме воды нет.
– Я поздороваться заглянул. Похолодало-то как. Своей велел трико с начесом поддеть. И вы бы тоже потеплее оделись. Не стесняйтесь, я на шухере постою.
– Без вас справимся, сколько с утра ухажеров, - у Анны Павловны от смеха потекли из глаз слёзы, у меня тоже защипало в глазах. Когда за Эдельманом захлопнулась дверь, она уставилась на меня: - Хватит, Ольга, а то с утра смех, к вечеру слёзы. Ты там не договорила, что оказалось.
Шепотом я рассказала про здоровенных жаб, как мы с Алкой удирали, когда'они на нас стали из ящика выпрыгивать. Как они сначала расползлись по балкону, а потом, как парашютисты, сиганули вниз, только лапки сверкали. На наш дружный хохот сбежались все складские, любопытствовали, что у нас происходит. Начальница раскрыла настежь дверь: от артистка, Ольга, в кино ходить не надо. Та расскажи им, все свои.
В картинах, по-театральному я рассказывала в лицах, как удивлялись соседи и прохожие, как божилась дворничиха, что своими очами бачыла, як падали ци жабы прямо с неба. Как с ними играли кошки, а потом жрали. И как соседка с первого этажа, любительница крепко выпить, одну жабу спасла, поместила в клеточку и выставила на подоконник на всеобщее обозрение. Эдельман, наржавшись вдоволь вместе со всеми, подвёл итог, что раки он не любит, а жаб тем более. А вот от свеженьких жареных коробчиков или глосиков не отказался бы. Губа не дура, я тоже.
Меня тут же снарядили на Алексеевский рынок, и поближе к обеду мы еще с одной женщиной-рабочей чистили живых коробчиков. Со склада мелкого опта тут же нарисовалась заведующая Валентина со своим паем в виде отварной картошечки с полным солёно-квашеным ассортиментом. Ну, раз пошла такая пьянка, режь последний огурец. Дружно пили ром «Негро», закусывая солёным арбузом. Я впервые в жизни оценила его специфический вкус, как прекрасно он гасил пожар в моих кишках от крепкого напитка, оставляя почти трезвой голову.
Так на складе БВГ поминали мы души ни в чём не повинных жаб. Особенно разошёлся Артём:
– От Толян, бляха муха, затурканный на всю голову. А ты, малая, закусывай, не хватит жратвы, счас жабу споймаю, у нас в подвале они тоже водятся, парочку специально оставили на развод.
Эдельман, обцмакивая голову карпа и непрерывно шмыгая носом, тоже вставил свои двадцать копеек:
– Деточка, да они тебя на испуг берут, у нас кроме крыс и мышей никакой живности не водится.
– Что несешь?
– возмутилась Анна Павловна, махнув ручкой, чтобы ещё рома подлили.
– Не верь ему, от нас и мыши, и крысы все сбежали к Вальке, наши банки им не по зубам.
Артём схватил меня крепко и больно за руку: ещё как по зубам, обожают лизать клей на коробках, все углы обкусаны, идём покажу.
– Всё, хватит, пошутили и будет, - начальница, наверное, отбила кулак, крепко стукнув по столу.
– Артём, прекрати, не нарывайся.
Артем с жалостью взглянул на недопитую бутылку, понял, что надо отчаливать. Второй грузчик подхватил его под руку и потащил на улицу.
– Эх, Анюта, да до неё ни одна шпана не подойдёт, ты напрасно так. Мой другая Костя Хипиш на что, позаботится.
Анна Павловна потихонечку ещё налила себе половинку своей зелёненькой стопочки и выпила. Потом стряхнула её и спрятала в сумочку. Улыбаясь, она несколько раз повторила:
– Вот самец, кобелина. Ни одна баба против него не устояла и не устоит. Уродился же такой. Нет того, чтобы уж к такому х.. бог дал бы ещё мозги в придачу, так нет, мозги сунул Эдельману вместе с соплями.
Одному мозги, а другому это дело. Может, это и по-честному, но совсем несправедливо.
Она засобиралась, поправила прическу и упорхнула, оставив меня на хозяйстве одну в ауре приятных французских духов. Не успел за ней раствориться их шлейф, как с Михайловской улицы стали прибывать машины с соками, там находились два наших цеха по их производству.