Лестница Шильда
Шрифт:
Он вспомнил одну такую ночь в маленьком городе на Квайне, через тридцать шесть субъективных лет после отлета с Тураева; зеркальное отражение его дня рождения в зеркале мига отбытия. В реальном времени прошло уже три столетия. Он сел на тротуар и расплакался навзрыд, как потерявшийся ребенок. На следующий день у него появился не один новый приятель среди местных, и некоторые из этих дружеских связей выдержали проверку временем втрое дольше проведенного им на родной планете.
Тем не менее он потерял и этих людей. Он потерял и Лесю, а с ней детей и внуков на Глисоне. И более того, он до сих пор не мог полностью отделаться
Он услышал шаги, кто-то спешил за ним вдогонку. Он остановился и повернулся лицом к стене аллейки, притворяясь, что любуется открывшимся видом. Украдкой он поднял руку и вытер навернувшиеся слезы, смущенный не так тем, что плачет, как полнейшим бессилием объяснить себе самому причину тоски. В самом деле, останься он на эти четыре тысячи лет на Тураеве, он бы уже давно свихнулся. Если бы даже он отправился в путь и, посетив желаемые места, вернулся так, как было заведено, обнаружив, что за это время ничего не изменилось… тогда он бы тоже обезумел. Нечего жалеть об отлете оттуда.
Мариама сказала:
– У тебя был такой вид, точно ты вот-вот прыгнешь с мостика.
– Я не понял, что ты за мной идешь.
Она рассмеялась.
– Да я не за тобой. Что нам остается? Перемещаться по кораблю строго в противоположных направлениях? Все Защитники по часовой стрелке? Эти походы выдались бы на редкость долгими?
– Ладно, забудь.
Он повернулся поглядеть на нее. Невероятно: как раз в этот миг, вопреки прочитанной себе в тысячный раз литании о справедливости принятого решения, ему нестерпимо захотелось швырнуть ей прямо в лицо отповедь, достойную цены, какую она вынудила его заплатить. После всех тех мятежных речей, что он выслушивал от нее в детстве, после того, как она подала ему наглядный пример, после четырех тысяч лет странствий она решила, что смыслом ее жизни должна стать защита привязанных к планетам культур. Рабы, которых она клялась освободить от оков, дроны, которых она стремилась вывести из ступора… Теперь она осмеливается заявлять, что этим несчастным будет полезно так промариноваться еще двадцать тысяч лет.
– К чему эго ты клонишь? — поинтересовался он.
Мариама поколебалась, но заговорила:
– Ты знаешь Кадира?
– Не слишком хорошо. Мы не очень-то ладим.
Чикайя едва не ввернул что-то более едкое, когда до него дошло, что именно сегодня родная планета Кадира, Сапата, скроется за Барьером. Для «Риндлера» понятие одновременности не имело абсолютного смысла, но было справедливо лишь в системе отсчета, неподвижной относительно фиксированных звезд. При любом развитии событий весть о гибели Сапаты дойдет до них лишь через много десятков лет, и все же, если только Барьер каким-то волшебным образом не изменил скорость продвижения в определенных областях, планета обречена.
– Он хочет устроить нечто вроде похоронного ритуала. Вот туда я и отправилась.
– Так вы близки?
Мариама ответила резко:
– Не слишком тесно. Однако он приглашает всех желающих. Не только своих друзей.
Чикайя прислонился
– Зачем ты здесь?
Она прикрыла глаза рукой от света Барьера.
– Мне казалось, ты решил со мной больше не спорить.
– Если ты думаешь, что я пытался заткнуть тебе рот, теперь твоя очередь.
– Ты прекрасно понимаешь, зачем я здесь, не притворяйся, что это для тебя загадка. — Свет был слишком ярок, она развернулась и встала бок о бок с ним. — Ты пойдешь со мной к Кадиру?
– Это шутка? Я похож на провокатора или мазохиста?
– В таких делах фракция не важна. Он пригласил всех. — Она нахмурилась. — Или тебе невмоготу будет пробыть минут десять в компании несогласных?
– Я провел на Пахнере десять лет.
– Заткнувшись и сидя тихо.
– Нет, я был честен и открыт каждому встречному.
– Каждому, кто задавал тебе вопросы. Если следовало приглашение к разговору.
Чикайя сердито отстранился от нее.
– Впервые оказавшись там, я не был уверен, что стану делать. А когда планы прояснились, я не тыкался в каждую дверь с плакатом «Я отправляюсь на «Риндлер», чтобы убедиться, что возможно большее число миров ждет та же участь». Этого достаточно, чтобы объявить меня бесчестным трусом?
Мариама покачала головой.
– Ну ладно, оставим Пахнер. Но если теперь ты уверен в своей позиции, отчего бы тебе не пойти со мной? Никто тебя не линчует.
– Это может вскрыть созревший гнойник. Отчего ты считаешь, будто Кадиру приятно общество приверженцев другой точки зрения?
– Приглашение было открытым, — запротестовала она. — Если не веришь, спроси у корабля.
Оказалось, что она говорила правду. Чикайя вспомнил, что сам настроил Посредника на фильтрование рассылок от лиц, известных недвусмысленной лояльностью к противоположной фракции; ему не хотелось огорчаться и отвлекаться на новости, которым Добытчики едва ли будут рады.
– Я так устал, — сказал он. — День был долгий.
– Ты жалок.
Мариама отвернулась и пошла прочь, не проронив больше ни слова.
Чикайя прокричал ей вслед:
– Ладно, твоя взяла, пойдем вместе!
Она не замедлила шага, и Чикайе пришлось перейти на бег, чтобы догнать ее.
Некоторое время они шагали молча, затем Чикайя сказал:
– Весь этот железный занавес — сущее безумие. За следующее десятилетие мы найдем способ надежно пришпилить то или иное состояние к Барьеру и заморозить границу в нынешнем местоположении. Если бы мы работали сообща, срок этот можно было бы сократить наполовину.
Мариама холодно отозвалась:
– Если даже мы заморозим ее, с какой стати этого должно оказаться довольно?
– Для какой цели?
– Чтобы обе стороны наконец добились желаемого.
– Я вообще-то продолжаю надеяться, что Барьер проходим, — признался Чикайя. — Нам не стоит удирать от него, сверкая пятками, как и пытаться его уничтожить. Мы должны приспособиться. Если океан вторгается на сушу на расстояние нескольких метров, мы уходим прочь. Если на несколько километров — строим дамбы. А если на несколько тысяч километров… придется выживать на лодках. Но если окажется, что заморозить границу возможно только ценой отказа от дальнейших исследований, я не стану спорить и приму это как должное.