Лестница Шильда
Шрифт:
— Вот и он! — весело сказал Райнци. — Если не случится никаких неожиданностей вроде взрыва сверхновой, мы наконец-то увидим твой граф воплощенным в жизнь.
Программа пририсовала ему реактивный ранец, чтобы придать достоверность его передвижениям вверх по стене точно в том же темпе, в каком неуверенно покоряла преграду она сама: ведь Райнци при этом ни к чему не прикасался.
Касс ответила тоном стоика:
— Я поверю только тогда, когда это произойдет.
На самом деле Касс испытывала какую-то полубезумную уверенность, что никаких препятствий больше не возникнет, и творилось это с ней уже двенадцать часов, с тех пор, как Илен ввела эксперимент в актуальное расписание. Восемь из четырнадцати предшествовавших графов были получены с первой же попытки, и
Райнци не стал с ней спорить, но проигнорировал показной пессимизм.
— У меня к тебе предложение. Новый опыт, который тебе может показаться занятным пережить. Заодно и отпразднуем. Думаю, что моя идея вступит в противоречие с твоими высокими принципами, и все же смею надеяться, что тебе она понравится. Ты меня выслушаешь?
Мина у него была такая невинная и спокойная, что у Касс не осталось сомнений: он в точности отдавал себе отчет, как это прозвучит в переводе. Если так, то идея, вероятно, не так уж абсурдна или неприятна…
Она была в него влюблена и понимала это. Он никогда не был так заботлив, как Дарсоно, не старался все объяснить и преподнести в наилучшем виде. И это лишь придавало делу интриги. Как было бы хорошо, если б они сумели найти общий язык и стать любовниками, отбросить искаженные представления друг о друге… Это хоть как-то примирило бы ее с перспективой покинуть Мимозу. Оставаясь верна идеалам Воплощения, она поневоле обрекла себя на аскетизм, а ведь к этому качеству она никогда по доброй воле не стремилась. И вряд ли пожелала бы, чтоб именно за это ее впоследствии вспоминали.
— Я тебя слушаю, — произнесла она.
— По особым поводам, как этот, мы иногда уходим в ядро. Я подумал, а не предложить ли тебе присоединиться к нам.
Касс замерла и воззрилась на него.
— В ядро? Как? Неужели кому-то наконец удалось разобраться со всеми трудностями?
Построенные из экзотических ядер фемтомашины применялись в качестве компьютеров особого назначения с тех пор, как был разработан общий подход к проблеме, то есть уже шесть тысяч лет. По чистой скорости все остальные субстраты им в подметки не годились. Но, насколько было Касс известно, никто еще не смог стабилизировать фемтомашину дольше, чем на несколько пикосекунд. За это время устройство производило колоссальный объем вычислений, но потом неизбежно разваливалось на ошметки, из которых потом нужно было кропотливо выуживать искомый результат. Гамма-спектроскопия позволяла извлечь лишь несколько сотен килобайт, и даже для дифференциальной памяти — сжатого описания опыта, которое могло затем быть воспринято замороженной копией личности, действительно эти события прожившей, — этого было недостаточно, причем на порядки. Касс подумалось, что она могла пропустить новости о совершенном в этой области прорыве, пока добиралась сюда с Земли, но если слух этот вообще дошел до Станции Мимоза, она бы уже наверняка о нем знала.
— Нет, — ответил Райнци, — технология осталась неизменной. Мы занимаемся фристайлом. Односторонний перенос.
Фристайл. Перенос разума в субстрат в состоянии квантовой дивергенции. [11] Односторонний — это означало, что никакие результаты никакой версии вычислений не удастся выявить, извлечь и вернуть в привычное аппаратное обеспечение. Райнци просил ее клонировать себя в виде ядерной бомбы с номографическим часовым механизмом и создать множество различных версий своей личности, причем без надежды выжить хотя бы для одной из них.
11
Обычно: мера различия двух вероятностных распределений волновой функции квантовой системы. Здесь, очевидно, использовано
Касс решительно бросила:
— Нет. Извини, но я не могу к вам присоединиться.
Она была сыта этими штучками по горло: приходилось уже ей с деланным равнодушием созерцать секс между разными версиями.
Она пошутила:
— Я оставила мысль о дальнейших переносах, когда обнаружила: стоит мне узнать что-то существенное, как мой вес заметно меняется.
Постоянно изменявшиеся, точно карты в тасуемой колоде, энергии связывания фемтомашин были порядка их собственной массы. Это было все равно что терять или набирать по килограмму несколько раз в секунду простой силой мысли.
Райнци усмехнулся.
— Я так и знал, что ты откажешься. Но было бы невежливым не спросить тебя.
— Спасибо, я ценю.
— Ты считаешь, что это похоже на смерть?
Касс сердито взглянула на него.
– Я же воплощена, а не разупорядочена. Если копия моего разума обретет самосознание на несколько минут, а потом прекратит существовать, это не равнозначно смерти. Просто амнезия.
Райнци ее ответ, казалось, озадачил.
— Тогда я и вовсе ничего не понимаю. Я в курсе, что ты предпочитаешь воплощаться, чтобы воспринимать окружающее честно. Но мы же не говорим о том, чтобы погрузить тебя в какую-нибудь комфортную симуляцию жизни там, на Земле. Твой эксперимент продлится всего шесть пикосекунд. Запустив себя в связанном сильным взаимодействием субстрате, ты сможешь отслеживать поступление данных в реальном времени! Разумеется, ты рано или поздно получишь доступ к тем же самым данным, но не мгновенно и не такой тесный. И все будет не настоящим.
Он заговорщицки улыбнулся.
— Вообрази, что к тебе во сне явился призрак Сарумпета и сказал: «Я дарую тебе сновидение, в котором ты станешь свидетельницей распада Алмазного Графа. Ты отправишься назад во времени, умалишься до планковских масштабов и увидишь все своими глазами, именно так, как это и происходило. Единственная загвоздка в том, что, проснувшись, ты все забудешь». Ты сказала, что не веришь, будто сон — это смерть. Так почему бы не посмотреть этот сон?
Касс отпустила один из крючьев и отклонилась от стены. Не было смысла уточнять, что он предлагает ей картинку куда менее значительного события, притом в миллиарды раз меньшего разрешения. Это не было билетом в зрительское кресло подле колыбели Вселенной. И все равно… она не могла бы подобраться ближе к событию, которому уже посвятила семьсот сорок пять лет жизни.
Она ограничилась тем, что ответила:
— Дело тут не в потере воспоминаний. Что прожито, то прожито. Меня волнуют другие состояния, которые заодно мне придется пережить. И заботят другие люди, которыми мне придется стать.
Для себя Касс исчисляла возраст цивилизации с момента изобретения квантового синглетонного процессора — кваспа. [12] Ей пришлось смириться с необходимостью расщепления на разные версии — полностью избежать этого было невозможно; взаимодействие с любым, даже самым обычным, объектом в окружающем мире вело к формированию запутанной системы: Касс-и-облако, Касс-и-цветок… Нельзя было даже рассчитывать, что эти, другие части системы не образуют суперпозицию различных классических исходов, генерируя тем самым множество версий ее самой как свидетельницы различных явлений внешнего мира.
12
В оригинале Qusp, что звучит так же, как cusp — «пик, выступ, острие, точка перехода» и, вероятно, намекает на переход к Технологической Сингулярности. (прим. перев.)