Летаргия
Шрифт:
Заговорил и Гоголь, он выдвигал обвинения сдержанно. Казалось, что тембр его глуховатого и тихого голоса постепенно нарастает, потрескивает, как чугунная сковорода, стоящая на печи. Он приходил в крайнее раздражение, как только останавливал свой прищуренный и скептический взгляд на лице притихшего от изумления всем происходящим несчастного режиссера.
– Время – высший судья, и оно обязательно вынесет вам свой вердикт, предав забвению. Ваши эксперименты слишком ничтожны для искусства, потому что задача ваша – сделать побольше кассу и «поймать хайп» на скандале и провокации. Так у вас принято выражаться? А есть ли большая утрата для творца и художника, каким вы себя считаете, чем забвение людей? Для кого вы творите? Для того, чтобы возвыситься в собственных глазах, для своего честолюбия. Вы тщеславны, это ужасно для художника и творца, так как не позволяет ему узнать правду о себе и двигаться вперед в своем совершенстве. Подумайте над моими словами, пока еще у вас есть немного времени.… Хм… Однако же, какой славный и оригинальный каламбур у меня получился, – заключил с иронией Гоголь и вгляделся в лицо Левина своими темными и умными глазами.
– Эх, Николай Васильевич, да о чем с этим перцем разговариваете. Разве же он поймет? – посетовал Достоевский, вступая в разговор и не желая называть Левина иначе, как перец. – В нынешнем веке время такое, иные о совести позабыли, о душе и о Боге не думают, а о деньгах пекутся, как бы кассу побольше выручить, ну и о славе не забывают, чтобы самолюбие тешить. Тщеславные люди во все времена водились и будут водиться. А некоторые еще и самоутверждаются за счет чужого творчества, как этот, воруя чужие идеи и мысли. Грязной пеной выносит их время на поверхность общественной жизни, они привлекают внимание блеском, но это все ненадолго.
– Неужто, нельзя это остановить….?– кивнул в сторону притихшего режиссера Чехов и брезгливо поморщился.
– Мы попробуем….Хотя, такие разрушители существуют вечно и принадлежат к определенной субкультуре, но пока процветает культ денег, такие, как он будут существовать. Они угождают себе и толпе, требуя взамен славы и денег. К счастью народ наш особенно в глубинке еще не разучился отделять зерна от плевел, не поддается чуждой ему пропаганде, и сохраняет веру. Однако маховик разрушения уже запущен, и я предлагаю назначить ему суровое и показательное наказание, чтобы подобным ему деятелям псевдоискусства неповадно было бы брать с него пример и искажать нашу жизнь в угоду низменности и собственным мерзким представлениям о прекрасном, – сказал Достоевский.
– Вам много дано, вы талантливы и потому должны нести ответственность. Вы должны прекратить ставить эксперименты на доверенной вам театральной сцене, должны поберечь доверие людей и их души, и дарить своим искусством добро, нести им свет, иначе вас ожидает забвение. Время – великий неумолимый судья, – решительно и жестко проговорил вдруг Островский Левину.
– Но я не согласен с вашими обвинениями, и не вижу в своих постановках следов преступления. А экспериментирую я потому, что уверен в своих силах и смогу открыть людям новую страницу в театральном искусстве, – мысленно ответил ему Левин.
Островский с осуждением покачал головой и отвернулся от него.
Тем временем голоса его судий становились все тише, и Левин уже с трудом мог разобрать отдельные слова. Доносились обрывки слов и фраз: «наказание должно быть неотвратимым….. , хорошо бы изобразить этого человека этакой живой инсталляцией, олицетворяющей самые низменные человеческие пороки, которая должна будет встряхнуть как самого творца, так и поддерживающее его либеральное общество…, но для этого придется обратиться к самому…», – заключил Гоголь и многозначительно поглядел на остальных.
Левину сделалось страшно любопытно и захотелось узнать, к кому его судьи хотят обратиться. Он попробовал это угадать по их шевелящимся губам, но ничего не смог прочитать.
Придя в крайнее раздражение, он приказал себе пробудиться и открыл глаза.
Подскочив на кровати и вытирая лицо простыней, он испытывал облегченье от того, что ему все это приснилось.
« До чего странный сон….Но до чего похожий на явь. А все эти известные и давно умершие персонажи мне просто завидуют, моему таланту и моим заслугам», – заключил он и начал собираться на работу.
Модный режиссер высоко оценивал свои способности, так как был избалован вниманием прессы и светской публики, и причислял себе такие заслуги, которых не имел. Тех же, кто пытался его хотя бы немного критиковать, презрительно называл неудачниками, сплетниками и завистниками.
Глава 2
Левин пришел в театр художественным руководителем и режиссером два года назад , после того, как бывшему режиссеру Якушеву безо всякой причины в Департаменте культуры неожиданно указали на дверь.
Постоянные зрители, посещавшие театр, отнеслись к его назначению на пост отрицательно. И точно также они отнеслись и к последовавшей за этим трансформацией театра, начиная со смены его названия на «Студию на холме», до увольнения старой актерской труппы в полном составе. Но самые негативные и резкие оценки последовали, когда зрители увидели некоторые театральные постановки нового режиссера, которые тот назвал экспериментальными.
У Левина за плечами не было профессионального образования. Но те, кто принимал решение о назначении его на этот ответственный и культурный пост, не обратили на это внимания. Это было время, когда определенной прослойке нашего общества неожиданно взбрело в голову, что в современном театральном искусстве царят скука и застой, что на самом деле не соответствовало действительности, особенно в обеих столицах: где люди продолжали ходить в театры на любимые и всем известные спектакли по Чехову и Островскому, привлеченные глубиной и смыслом , заложенным в их содержании, и покупая при этом доступные недорогие билеты. Еще не так много времени прошло после перестройки, сломавшей прежний уклад и государственный строй, перечеркнувший многие достижения советской эпохи, период рассвета консервативного направления и социалистического реализма во всех видах искусства, включая и театр. Еще в провинциальных российских городах и в театрах звучали чистые, честные и нежные отголоски правды в реалистичном изображении быта, и постановки были наполнены искренним смыслом, скромные совестливые труженики режиссеры и артисты старой закалки просвещали народ, да и билеты еще были доступны простым работягам. А выступающие на сцене артисты стремились зажечь правдивой игрой в сердцах искру, пробудить сознание и научить отделять добро от зла. Еще совсем недавно советские люди с радостью ходили в библиотеки, театры и на концерты, а плеяда великолепных мастеров культуры щедро одаривала талантами.
В театрах страны еще играли актеры старой школы, и ставили пьесы скромные труженики режиссеры, для которых стремление к идеалам искусства, искренность и страстность на сцене еще не успели переплестись с уродливой пошлостью, дурновкусием, и низменностью человеческих поступков. К числу таких режиссеров принадлежал и Якушев. В его постановках смыслом наполнялись жесты, движения рук, головы, взгляды, тембр и интонация голоса, – все несло зрителям свет, подчинялось духовности, учило добру и справедливости, правде жизни, любви, и пробуждало ответные чувства в зрителях. Постановки Якушева воспитывали зрителей. А сам театр, в котором служил Якушев говорили, что он являлся душой и визитной карточкой города, продолжателем традиций русской классической драматургии.
Но пришло новое время и, и до старинного театра все таки дотянулась безжалостная рука реформаторов и коммерсантов, больше напоминавших хищников, и возжелавших на обломках разрушенного возвести свою вавилонскую башню, этакий симбиоз развлечения, культа потребления и искусства. Левин же, являясь ярким представителем этих реформаторов, не мог не идти в ногу со временем, и был искренне убежден, что делает все правильно и стремится к прогрессу.
С его приходом, для артистов и театральных служащих наступили тяжелые времена, – они были уволены под предлогом их перевода в новую структуру. А Левин, исполнив первую часть задуманной им трансформации театра, продолжил энергично и напористо действовать.