Летаргия
Шрифт:
Левин считал уволенных им артистов не вписавшимися в его высокие требования, чтобы должным образом оценить его задумки по преобразованию театра в новый формат. Он причислял себя к реформаторам и знатокам искусства, способным управлять сознанием людей с помощью своих постановок, оказывать влияние. Но реальность, с которой он столкнулся, оказалась иной: во взглядах людей, в словах он видел ненависть и неприязнь, неприятие его творчества. Они ругали его и поставленные им спектакли, и это разочаровало, возмутило его. И он снова подумал, что перед ним стоят жалкие завистники и неудачники.
Когда он начинал реформу, ему пришлось пойти на хитрость и даже подлость, чтобы закрыть кадровый вопрос. Этот ловкий прием по увольнению подсказал ему один опытный кадровик. Чтобы избежать ненужных эксцессов и скандалов с увольняемыми людьми, Родион назначил вместо себя Ходасевича, а сам взял отпуск и уехал в Америку.
Ходасевич вывел за штат людей, а затем стал набрать новых артистов. Но старая труппа оказалась сплоченной и принялась писать письма в газеты, жалобы в администрацию города и в Москву. Это не помогло, потому что за спиной Родиона стояли могущественные покровители из самой Москвы. Люди были обижены и оскорблены таким отношениям, ведь многие отдали служению театра всю жизнь, существовали настоящие семейные династии. Родион же находил оправдание своим действиям тем, что новое всегда болезненно.
Вперед выскочила пожилая гражданка и с негодованием сказала:
– И ведь, не постеснялся прийти. Что же вы, Родион Ильич, людей повыгоняли, лишили их заработка, и куска хлеба…..
– Нехорошо, вам так-то вот делать….. Ох, как нехорошо. И как только не стыдно,– укоризненно покачал головой проходивший мимо старичок.
– И как вас могли назначить к нам без конкурса и образования? Пришли по знакомству и сразу начали порядки свои устанавливать,– возмущались бывшие актеры.
– Сделаете очередной торговый центр для богатых, и будете им прислуживать? – ехидно поинтересовался все тот же интеллигентный старичок в белой кепке.
– Вы не имеете профессионального образования, но каким-то образом оказались в кресле директора и режиссера. Вы разрушили наш театр, и ставите вульгарные пьесы. Вы просто не разбираетесь в искусстве, –проговорила молчавшая до этого девушка. Она внимательно и строго смотрела на Левина. Лицо ее было приятным, – прямой ровный нос, большие голубые глаза смотрели со спокойным достоинством.
«Какой характерный типаж…. Нарядить бы девицу в кокошник и красный сарафан и можно использовать в массовках в деревенской сцене», – раздраженно подумал Левин.
– У таких, как этот… совести нет. У них, бизнесменов от искусства – просто нет стыда, – проговорила пожилая женщина.– Они ловят хайп на провокациях. Где бы были их бессодержательные спектакли, если бы не были выставлен напоказ оголенные части тела? А так шумиха, все говорят об этом… и билетов нет, – проданы.
– Если такие спектакли появляются, значит это кому-то нужно, – с осуждением произнес интеллигентного вида старичок. – А вы не задумывались, господин режиссер, что подстраивание под низкопробные вкусы унижает людей?
– Вы выгнали людей на улицу, задрали цены на билеты, и теперь простые люди не могут попасть в театр, – возмущалась девица.
– А вы кто такая?
– Я журналистка и скоро напишу про вас статью в местной газете, – девица явно гордилась собой. Она вынула служебное удостоверение и развернула его перед Левиным.
– Ну, какая вы журналистка? Вы невоспитанная девица, тыкаете мне в лицо служебным удостоверением. Еще и клевещете на меня, – он прочитал ее фамилию на удостоверении и прибавил:
–У вас отберут аккредитацию.
–Ничего у вас не получится, – с вызовом проговорила девица, но в голосе ее промелькнула растерянность и испуг.
– Посмотрим, – хмуро процедил Левин и кивнул. Он отвернулся и пошел прочь от толпы. Вдогонку ему понеслась брань и выкрики.
« Негодяи, мерзавцы…., устроили дешевый цирк, балаган…. Бывшие артисты – это же волки в овечьей шкуре. Как вовремя я от них отделался. Не понимают, что их время прошло. Обывателям, при шедшим отдохнуть гораздо приятней смотреть на молодых и талантливых людей…», – раздраженно рассуждал он про себя, направляясь к театру.
Глава 4
Первым человеком, кого Левин встретил в театре, оказался его заместитель Константин Ходасевич, который поджидал его, нервно меряя шагами фойе.
Это был высокий и сутулый молодой человек, всегда одевающийся в яркую и броскую одежду. При взгляде на него Левину иногда приходило на ум сравнение Костика с павлином, важно красующимся где-нибудь в зоопарке. Но Левин очень тепло к нему относился и не считал такое сравнение оскорбительным. К тому же держал он его всегда при себе, не позволяя вслух его высказывать.
Изобразив на лице страдание, Костя бросился к нему навстречу с криком:
– Привет, ты видел, что творится на площади?
– Ну, видел. Ничего там не творится. Чего возбудился-то, – спросил Левин.
– Как чего… .Там же митинг. Я к ним подошел, они на меня как коршуны накинулись. Ну, я дал деру, думал, что разорвут, – лицо Костика расплылось от удовольствия и радости, что он вовремя понял намерения толпы и успел удрать.
– Нечего было подходить, искатель приключений. Я вот не подошел, так меня никто и не узнал. А ты любопытный, вот и поплатился, – поддел его Левин.
– Поплатился. Сам понимаешь, нечасто в нашем городе проходят такие митинги, – как-то совсем уж, по театральному вздохнул Ходасевич.
Стоявшие в конце коридора молодые актеры поворачивали головы в их сторону, пытаясь расслышать их разговор.
– Гляди, как они уши свои на нас навострили, – нарочито громко проговорил Ходасевич, чтобы слышали актеры. Те сконфуженно отвернулись.
– Что будем делать?– обернулся он к Левину.
– Ничего. Хотя, нет. Я сейчас позвоню, кому нужно и решу этот вопрос, – пожал плечами Левин, хотя сцена на площади и вызывала в нем тревогу. Должна состояться премьера, а бывшая труппа не успокоилась и продолжает вести боевые действия. Нельзя было допустить провокаций и скандалов. Приходится думать, как погасить его.