Летчицы. Люди в погонах
Шрифт:
Пока болела Ольга, Аню к полетам не привлекали: штурманов в полку хватало. Ее посылали то на КП в помощь руководителю полетов, то в штаб – оформлять полетную документацию.
Частенько выпадало ей и дежурство по аэродрому. Ходить по нарядам, копаться в штабных бумагах изрядно надоело. Она с нетерпением ждала Ольгу, чтобы снова летать. Но Ольгу к полетам не допустили, и это расстроило Аню еще больше.
«Ну и порядки, елки моталки!.. – возмущалась она. – Человек воевать просится, а его не пускают. Подумаешь – ранение! Заживет! Отстранить такую летчицу от полетов – это несправедливо, бессердечно».
Долго бы еще она, наверное, промывала косточки начальству, но тут показались Звягинцева и Ольга. Открыв
– Не можем мы, Оля, отменить решение медкомиссии, – долетели до Ани, обжигая, как угли, слова Звягинцевой, и сердце ее болезненно сжалось. – Доказывали с Макаровым, возражали. Но мы не всесильны. Ранение у тебя серьезное. И летать пока не советуют. По-дружески тебе говорю. Поработай в штабе. Поправишься, окрепнешь… Тогда видно будет. Поживи, как говорят, на земле.
– Я живу, когда летаю, – упрямо и глухо проговорила Ольга. – Вы это понимаете?
– Понимаю, все понимаю, родная. Но изменить ничего не могу. Ты же знаешь, с медиками спорить по этим вопросам бесполезно.
Когда они подошли к дому, Аня решительно заявила:
– Я с другим экипажем летать не буду. Так и знайте! – Схватила шлемофон, в сердцах швырнула его на землю. – Человек воевать просится, а его в штаб. Ну и порядочки… Нечего сказать…
Не ожидая от штурмана такой реакции, Звягинцева сначала растерялась, а потом осуждающе заметила:
– Что это у вас за манера такая, товарищ Высотина? Чуть что – шлемофоном об землю… Голубкину отстранили от полетов временно. Понимаете, временно, – перешла она на официальный тон.
Ольга стояла бледная, как белая стена, еле держалась на ногах. Никогда она не чувствовала себя так скверно, как сейчас. В груди опять тоскливо заныло, голова от всех этих переживаний раскалывалась. Ольга, конечно, не ожидала такого решения. Ее будто лишили опоры, обрезали крылья, и она, потеряв устойчивость, вот-вот рухнет на землю. Ей казалось, что жизнь для нее теряет смысл.
– А если обратиться к генералу? – спросила Ольга с надеждой.
– Звонили. Он на стороне медкомиссии.
– Разрешите мне самой?
– Обращайся, – пожала плечами Звягинцева, – только лишние волнения.
Аня встала рядом с Ольгой.
– И я с тобой… Уж мы добьемся! Уж мы добьемся! – Глаза ее горели гневно и сухо.
Зазвонил телефон. Аня убежала в дом, подала в окно трубку Звягинцевой.
Взяв трубку, словно предчувствуя беду, медленно произнесла:
– Слушаю.
Лицо ее сразу поблекло, глаза потускнели. Она опустила трубку, сдавленно, будто слова застревали в горле, проговорила:
– Басова не вернулась с боевого задания…
Глава четвертая
После медкомиссии Ольге разрешили летать на «Дугласе». Этот самолет имел небольшую скорость, был проще в управлении, меньше были перегрузки на летчика в полете, чем на ПЕ-2.
Ольга довольно быстро освоила самолет и уже через два месяца летала на задание. Ее штурман Аня, которая добилась все-таки, чтобы ее оставили с Ольгой, вначале сникла, увидев «Дуглас». Он раздражал ее. Это «воздушная арба», – называла она его презрительно за большие габариты фюзеляжа и малую скорость. Ей хотелось летать на ПЕ-2, на своей «пешечке», как уважительно называли самолет девушки. ПЕ-2 обладал большой скоростью, хорошей маневренностью, и хотя бал строг в управлении и требовал от летчиц высокого летного мастерства, они любили на нем летать и гордились им.
«Дуглас» предназначался для перевозки людей и грузов, как бомбардировщик использовался редко, лишь в начале войны. Но если дело касалось перевозок – он был незаменим. Это был «труженик войны». Летали на нем и к партизанам, доставляя им оружие, боеприпасы, медикаменты, продовольствие и вывозя оттуда раненых, больных.
– Ничего, Аннушка, можно летать и на таком самолете, – утешала ее Ольга. – Главное – понимать, что и на этом самолете мы выполняем полезную и важную работу.
Из тыла они доставляли на фронт почту, грузы, а с фронта вывозили раненых.
– Ну что это за полеты? Будто воздушные извозчики! – досадовала каждый раз Аня, видя, как загружают разными ящиками объемный фюзеляж «Дугласа». – Хотя бы разрешили летать к партизанам, а то забудем, как стреляют зенитки.
Ольга в душе соглашалась с ней. Не для того она стала летчицей, чтобы возить эти ящики. Не раз она обращалась к командованию с просьбой перевести их в специальную группу, самолеты которой летали к партизанам. Но ей вежливо отказывали. И тут помог случай. Однажды везли они с фронта в Москву генерала армии. Он был невысокого роста, уже в годах, но плечистый, крепкий. Сопровождал его полковник. Погода стояла неустойчивая: сильный ветер проносил над аэродромом густые темные облака, временами шел мелкий промозглый дождь.
Когда Ольга доложила генералу армии о готовности экипажа к полету, он пристально посмотрел ей в лицо, сказал: «Хорошо», а сам обеспокоенно подумал: «Справится ли она при такой погоде? Неужели нельзя было выделить экипаж поопытнее?». Ольга заметила его обеспокоенность, заверила:
– Все будет в порядке, товарищ генерал армии. В Москву прибудем вовремя.
– А боковой ветерок на взлете не помешает? – все же спросил он осторожно.
– Не помешает, – ответила она.
Сразу после взлета они вошли в облака и весь полет шли в сплошном сером массиве. В облаках ощущалась болтанка, самолет покачивало с крыла на крыло. Иногда он проваливался будто в яму, и Ольга с тревогой думала о пассажирах. Аня сидела на своем рабочем месте, крутила ручку радиокомпаса, настраиваясь на наземные радиостанции, снимала радиопеленги, прокладывала их на карте, определяя место самолета. Она старалась делать все аккуратно, внимательно, чтобы не ошибиться в расчетах и вывести самолет точно на аэродром посадки.
«Не хватало еще сбиться с маршрута, осрамиться перед генералом армии. Вот будет позор!» И хотя она была уверена в себе, все же под ложечкой нет-нет да и покалывало, а в сердце заползал неприятный холодок.
Над Москвой шел дождь. Узнав об этом, радист доложил командиру экипажа. Ольга не на шутку встревожилась. Горючего оставалось мало. «Можно, конечно, сесть на запасном аэродроме, под Москвой их много. А если и на запасном такая же погода, тогда куда?»
Когда доложили генералу армии о погоде в Москве, он заволновался, поговорил о чем-то с полковником, приказал еще раз связаться с аэродромом и узнать обстоятельно метеоусловия. С земли передали, что в ближайшие два-три часа погода не улучшится, будет идти с перерывами дождь, возможна даже гроза. Генерал армии все же принял решение садиться в Москве на центральном аэродроме, положившись на экипаж. В разрыве облаков Ольга увидела аэродром, стала заходить на посадку. Самолет терял высоту медленно, серая вата облаков наползала со всех сторон, скрывая плоскости. Ольга неотрывно смотрела на приборы, удерживая самолет на курсе и глиссаде [13] .
13
Глиссада – прямолинейная траектория движения самолета, планера при заходе на посадку. Снижение по глиссаде под углом 0.046—0.087 град (2.64—5.0 град.) к горизонтальной плоскости обеспечивает самолету плавное, скользящее приземление и существенно уменьшает динамическую нагрузку на шасси в момент касания взлетной полосы. Это особенно важно для больших пассажирских авиалайнеров и тяжелых транспортных самолетов.