Летчики
Шрифт:
— Тридцать два, — уточнил полковник, напряженно глядя на седой затылок генерала.
— Значит, тридцать два, — по-прежнему не оборачиваясь, продолжал Осипов, и недовольные нотки в его голосе становились все ощутимее, — жена у него была, двое детей. А он пошел в этот боевой полет, из которого не было никакой надежды возвратиться живым… Знал, что требовалось постоять за Родину. Помнится, в небе не мы были в те суровые дни хозяевами высоты. Все больше «мессеры» да «юнкерсы»… Зенитки фашистские на каждом кубическом метре ставили стену заградительного огня. Сильно охраняли с воздуха гитлеровцы свою танковую колонну. А СБ [3] наши пошли
3
СБ — скоростной бомбардировщик.
Генерал усмехнулся и с вызовом посмотрел на собеседника.
— Вы раньше были пытливым, ищущим офицером. А теперь? Дело не только ведь в том, что вы не поддержали смелой творческой инициативы подполковника Мочалова на учениях. Дело в другом. В том, что вы стараетесь жить спокойненько, идти проторенными путями, глушить все, что связано с риском… И потом, откуда у вас этот барский эгоизм, это стремление подмять всех под себя, грубый, надменный тон в обращении с подчиненными? Насколько мне известно, к вам на прием офицеры штаба по два дня иногда пытаются попасть. А с другой стороны, боязнь принять смелое решение, постоянная перестраховка. Нет, этих качеств не было у капитана Шиханского.
Осипов продолжал ходить взад и вперед по кабинету.
В эти минуты пробежала перед полковником вся его жизнь за последние двенадцать лет. Вспомнил Шиханский, как вышел он из госпиталя в 1942 году с осколком в плече. Его временно отстранили по состоянию здоровья от летной работы. Он негодовал, возмущался, писал многочисленные рапорты. Но так и пришлось уйти на штабную работу. Наша армия наступала. Линия фронта на значительном большинстве участков переместилась на запад. Еще шли жестокие бои, и сопротивление врага не везде было сломлено. Шиханский проявил хорошие организаторские способности, оказался инициативным, мыслящим работником. Летный опыт помогал ему успешно решать многие вопросы. Он закончил войну подполковником, заместителем начальника штаба дивизии.
А потом, в сорок пятом, уже после победы, встретилась на пути миловидная, жизнерадостная, вся в ласковых завитушках машинистка Лелечка, и жизнь его пошла по совершенно другому пути. Жену и двоих детей Шиханский бросил. Он добросовестно выплачивал семье алименты, энергично добивался развода, не считаясь ни с какими препятствиями, и думал, что только теперь устроил по-настоящему свою личную жизнь. Правда, иной раз ему казалось, что он замечает в Лелечке что-то вроде холодной расчетливости и обдуманного эгоизма. Но Шиханский тотчас же гнал из головы эти мысли, уверяя самого себя, что во втором браке он очень счастлив.
Здоровье уже позволяло Шиханскому возвратиться к летной работе. Когда он робко заикнулся об этом намерении Леле, она его круто осадила:
— Летать?! Да ты что, спятил?! Нет,
И Шиханский пошел в академию, хотя одна академия уже была у него за плечами. Потом жизнь в Энске.
Леля научила его завязывать близкие отношения только с теми, кто мог пригодиться. Она умела очаровать за обедом приехавшего инспектора, которого приглашал к себе в гости Шиханский, поговорить о литературе, о музыке, которой когда-то училась. Сам того не замечая, Шиханский заметно изменился. Он потучнел, в голосе появилось самодовольство. С подчиненными полковник стал откровенно груб, со всеми старшими начальниками, от которых в какой-то мере могла зависеть его карьера, заискивающе любезен.
А Леля требовала нарядов и денег, денег и нарядов. Шиханскому приходилось удивляться, что зарплаты им едва хватало, чтобы дотянуть до очередной получки.
Редко, очень редко вспоминал полковник о своей первой семье. Однажды окольными путями ему стало известно, что старший сын Михаил с отличием окончил десятилетку и поступает в институт. Шиханский тайком от жены собрал деньги, купил дорогие часы и отослал их Михаилу. Но часы возвратились назад через неделю с короткой запиской.
«Ты нам не отец, и подарки твои нам не нужны!» — написал сын. Шиханский прочел эту записку и почувствовал себя так, точно его ударили по щеке. А когда минутой позднее в кабинет вошел подчиненный, не успевший к заданному сроку выполнить его приказание, Шиханский грубо накричал на него и даже стучал ногами, чего с ним раньше никогда не бывало.
Так он и жил. А патом эта история с учениями и Мочаловым.
И вот теперь он сидит перед генералом, смятенный, подавленный, бессильно опустив плечи. А Осипов продолжает расхаживать по кабинету и говорит резкие, беспощадные слова, которые бьют словно бич. Наконец генерал замолчал, сел в кресло и хмуро взглянул на него.
— Товарищ генерал, — упавшим голосом проговорил Шиханский, — меня теперь снимут?
Осипов с шумом передвинул на письменном столе тяжелое пресс-папье, точно оно ему мешало.
— Снять легче всего, — произнес он сурово, — когда у начальника есть власть. Но только снимать надо людей бездарных, никудышных. Вы, Шиханский, все же не такой. У вас хорошее честное прошлое, боевые ордена. И во имя этого хорошего прошлого вам предоставляется последняя возможность исправить положение. Конечно, уволить вас в запас было бы легче всего. Но я вас знаю и другим. Хорошим офицером. Поэтому подчеркиваю: возможность, которую вам предоставляю, — последняя. Не исправитесь, пеняйте на себя.
Полковник Шиханский медленно поднял голову. Он вдруг вспомнил, как в суровом сорок первом году провожал его Осипов в тот опасный полет на бомбежку фашистской танковой колонны. Осипов стоял тогда на бетонной дорожке аэродрома в выгоревшей от солнца гимнастерке, сдвинув на лоб синюю пилотку. Он приветливо махал рукой и чуть ли не с болью в голосе говорил:
— Только вы возвращайтесь, хлопцы! Все до одного возвращайтесь.
И у него, у тридцатидвухлетнего капитана Шиханского, защемило тогда сердце от отеческой теплоты, с которой эти слова были сказаны.
— Вернемся, товарищ полковник! — ответил он твердо.
Вот и теперь в самых строгих, безжалостных словах генерала полковник уловил теплоту. И его пересохшие губы вздрогнули от волнения.
— Товарищ генерал… Иван Ефимович. Спасибо вам большое, за человечность, за доверие. Оправдаю!
Осипов сдерживающе поднял руку.
— Поедете на старое место, на прежнюю должность начальника штаба. Где наделали ошибок, там и будете исправляться. Ясно? Постарайтесь получше наладить деловые взаимоотношения с новым командиром соединения.