Летчики
Шрифт:
— Командир полка вчера передавал, что стрелять по мишеням будут только два звена, — заговорил Ломов. — Изменений нет, товарищ майор?
— Никаких.
— В таком случае полигон готов.
— Звено капитана Ефимкова, — сказал майор старшему лейтенанту, — приходит на полигон первым в девять двадцать. Звено старшего лейтенанта Цыганкова — вторым, с интервалом в двадцать минут. Уточним результаты стрельбы, и я улечу.
Отвернув рукав комбинезона, Мочалов бегло посмотрел на циферблат ручных часов: три минуты десятого. Сейчас летчики, должно быть, прогревают моторы перед выруливанием. Пройдет несколько, минут, и первая четверка
Мочалов шагнул к радиостанции.
— Быстро мне «Родину».
Связист склонился к приемнику и стал поворачивать регулятор громкости. Мочалов присел рядом на корточки. Вскоре он разобрал голос подполковника Земцова, руководившего полетами.
— Я «Родина», я «Родина», — говорил сквозь треск командир части. — «Сокол-один», «Сокол-один», готовы ли к приему «Чибисов» для двух восьмерок? Доложите.
Сергей представил, как приземистый, шарообразный Земцов, широко и прочно упираясь подошвами унтов в снег, стоит на старте и вызывает по радио полигон, не спуская глаз с боевых машин, вздрагивающих от гула моторов. Позывные в этот день, за исключением любимого всеми позывного стартовой радиостанции «Родина», состояли сплошь из «птичьих» названий. Полигонная вышка именовалась «Соколом», истребители «Чибисами» и, наконец, связной «лимузин» «Голубем». Две восьмерки означали два захода для стрельбы по расположенным на полигоне мишеням. Мочалов взял из рук связиста микрофон и громко заговорил:
— Я «Сокол-один», я «Сокол-один», вас понял, встретить «Чибисов» готов. Прием!..
Вместе с Ломовым Мочалов проверил, готовы ли хронометражисты к наблюдениям, затем, как будут производить стрельбу истребители. Время от времени он поглядывал в сторону горного хребта: не натянет ли оттуда ветер туч. Но небо, голубое, высокое, было ясным, лишь изредка лениво передвигались по нему лохматые облака с волнистыми краями. Ущелье выходило к полигону тоннелем. Его отроги метров на пятьсот возвышались над вышкой. Чтобы стрелять по мишеням, летчики должны были, пикируя, опускаться ниже отрогов, устремляясь к серому дну ущелья, а потом выходить на юг и разворачиваться над подножием хребта, состоящим из тупоголовых сопок.
На часах было девять восемнадцать, и Мочалов забеспокоился.
— Через две минуты атака, а их еще не видно, — сказал он Ломову. — Когда же они будут делать холостой заход? Радист, соединитесь с «Чибисом-один».
Но в это время вдалеке, над мрачными отрогами ущелья, показались силуэты истребителей и стали быстро вырастать.
— Я «Чи-бис-один», я «Чи-бис-один», — донесся из эфира голос капитана Ефимкова с ведущего самолета. — «Сокол-один», разрешите две восьмерки.
— «Чибис-один», две восьмерки разрешаю, — откликнулся Мочалов, наблюдая, как истребители снижаются, меняя направление полета. В воздухе крепчал могучий слитный рев моторов. Солнечные лучи ослепительно блеснули на остекленных плексигласом кабинах. Истребители летели, плотно прижимаясь друг к другу. Их закругленные с острыми ребрами светлые крылья почти смыкались.
— С шиком идет Ефимков! — не удержался от восторженной улыбки Ломов. — Строй как на параде…
— Герою по-геройски и летать положено, — прибавил один из связистов.
Мочалов полагал, что звено свернет вправо и, описав круг, снизится для просмотра целей, но Ефимков со своими ведомыми на большой скорости приближался к центру полигона.
— Без холостого захода атакует, — удивился Мочалов.
Ломов торжествующе кивнул головой.
— Именно, товарищ майор, Ефимков никогда не делает холостого захода. Он и летчиков своих учит стрелять с ходу.
Мочалов оживился.
— Хороший стиль, — одобрил он. — Быстрота, натиск, чтобы все горело во время атаки. На войне зенитки не всегда давали возможность делать холостой заход.
В эфире опять возник голос Ефимкова — грубый, надтреснутый, требовательный:
— «Чибис-четыре», «Чибис-четыре», немедленно сократите интервал!
Окрик был адресован летчику приотставшего немного истребителя. Этот самолет вел лейтенант Пальчиков. Качнув крыльями, его истребитель приблизился к соседней машине.
— Атакуем! — загремело в приемнике, и было в этом голосе столько радостного волнения, что майор не мог сдержать улыбки: «Хорошо, Кузьма, хорошо, со страстью работаешь!»
В плотном строю на небольших интервалах самолеты мчались к земле, острыми носами метясь в мишени.
— Ог-го-нь! — скомандовал Ефимков.
Струйками вырвались из пушек трассы, и грохот выстрелов повторило горное эхо. Рассекая голубой воздух тонкими лопастями винтов, машины устремились вверх. Их светлые металлические тела поблескивали в лучах негреющего солнца. Мочалов неотрывно следил за уходящей группой.
— Молодец, Ефимков! Посмотрим, что звено Цыганкова покажет.
— Старший лейтенант тоже не лыком шит, — похвалил Ломов.
Звено Цыганкова появилось над полигоном через несколько минут. Оно атаковало не с ходу, как Ефимков, а сделав предварительно круг, но в действиях летчиков были и стремительность и точность.
— Атаковали отлично, — оценил Мочалов. — Но, — он поглядел на часы и неодобрительно поморщился, — расчет времени группа не выдержала, удар по цели нанесен с опозданием.
Когда гул удаляющихся самолетов смолк, майор вместе с Ломовым и двумя солдатами поспешил к мишеням. На снегу валялись мелкие щепки. Полигонщики стали отыскивать пробоины. Звено Ефимкова стреляло снарядами красной окраски, Цыганкова — желтой. Мочалов развернул лист со схемой расположения мишеней и отметил, в каких местах были сделаны пробоины. Число попаданий в обоих случаях давало право поставить группам «отлично». У Цыганкова на одно попадание было больше. Но Мочалов нахмурился и, обращаясь не то к Ломову, не то к самому себе, недовольно заметил:
— Нет, это не мелочь. Дальше так дело не пойдет. Будем серьезно говорить на разборе!
Покончив с делами, он попрощался с Ломовым и улетел в Энск.
Разбор полетов назначен в классе практической аэродинамики. Короткий зимний день уже на исходе, и в окна вливаются последние, особенно яркие солнечные лучи, будто стремящиеся отдать земле и людям всю силу своего негреющего света. В классе несколько узких, длинных, выкрашенных в коричневый цвет столов, с приставленными к ним высокими круглыми табуретками, черная доска и десятки нанизанных на специальную вешалку схем. Летчики эскадрильи расселись за столами.