Летчики
Шрифт:
Мочалов вызвал Цыганкова. Секретарь партбюро только что вернулся из учебного полета и едва успел отстегнуть парашютные лямки. На ходу заправляя выбившийся шелковый подшлемник, Цыганков поспешил к командиру. По пути он узнал о случившемся.
— Недоработали, товарищ майор, — с горечью развел он руками. — Сигналы были, а мы Железкиным по-настоящему не занялись.
— Капитан Ефимков предлагает немедленно отправить сержанта на гауптвахту, — с расстановкой произнес Мочалов. — А вы что мне подскажете, если я обращусь к вам, как к секретарю партийной
Прищуренные глаза Цыганкова внимательно смотрели на комэска.
— Думаю, торопиться не стоит, товарищ майор. Нужно как следует разобраться.
— Значит, мы сошлись в мнениях, — согласился Мочалов. — Давайте, не откладывая, займемся этим.
Вечером Мочалов, Ефимков и Цыганков поднялись по цементным ступеням лестницы на второй этаж казармы. Было время массовой работы. Сержанты наводили порядок в тумбочках, читали книги, писали письма, играли в шахматы. Сержант Еременко топил печку. Дневальный подал команду «смирно», и на мгновение все замерло. Но когда пронеслось «вольно», веселый говор возобновился и сержанты принялись за прерванные дела. Мочалов осмотрел заправку коек, проверил порядок в нескольких тумбочках и потом подошел к Железкину.
Авиационный механик сержант Железкин, рыжеволосый юноша крупного телосложения с широким, будто заспанным лицом, сонливым выражением узких глаз сидел в углу, держа в руках самодельный треугольный конверт. При появлении Мочалова он встал.
— Вы давно в армии, Железкин? — спросил майор.
— Третий год. — Простуженно покашлял механик.
— И как служите?
— Неважно, товарищ майор. На сегодняшний день имею трое суток ареста и четыре внеочередных наряда.
— Да, итог неутешительный.
Командир пристально разглядывал механика холодными строгими глазами. Тот стоял навытяжку, но мешковато, руки с огромными ладонями были чуть согнуты в локтях. В одной он зажал треугольник письма.
— Когда отвечают командиру, так не стоят, — строго заметил Мочалов.
Железкин выпрямился, прижал руки к бедрам, вскинул голову. «Вот и начался новый разнос», — подумал он уныло. Строгие глаза майора не предвещали ничего хорошего.
— Чем вы объясните сегодняшний свой проступок? — заговорил Мочалов. — Вы отдаете себе отчет, сержант, что могло произойти, если бы своевременно не обнаружили вашей ошибки? Вы поставили летчика в опасное положение, вы механик, отвечающий за исправность машины и жизнь того, кто на ней летает!
Железкин молчал.
«Как я его сухо, казенно спрашиваю», — вдруг подумал Мочалов.
— Да что тут философствовать, товарищ командир, — нетерпеливо вмешался Ефимков, — дать ему гауптвахты, скорее поймет.
Мочалов остановил капитана недовольным взглядом.
Железкин молчал, его крупные в ссадинах пальцы нервно комкали зажатый в кулаке конверт.
— От батьки, наверно, письмо? — вне всякой связи со всем предшествующим вдруг спросил командир эскадрильи. Этот вопрос, столь неожиданный и простой, застал сержанта врасплох. На лице Железкина промелькнуло какое-то смешанное выражение растерянности и удивления.
— Батьки у меня нет, — с той же хрипотцой в голосе ответил он. — Моего батьку в коллективизацию кулаки убили, он парттысячником был. От матери это.
— Что же она пишет? Наверное, наказывает хорошо служить?
— Нет, товарищ майор, — вздохнул сержант, — о помощи просит. Желудочная болезнь у матери, нужно ей операцию делать, а родных никого. Просит приехать, отвезти ее в город, в хорошую клинику.
— Вот что, — сочувственно промолвил Мочалов, — а родина ваша отсюда далеко?
— Два дня езды.
— А чего же не попросили отпуск?
Железкин широко раскрыл глаза и, казалось, был готов всплеснуть руками.
— Да что вы, товарищ майор! Кто его мне даст, я самым недисциплинированным числюсь в эскадрилье. Как же я буду просить?
— А говорили кому-нибудь об этом?
— Никому.
Майор помолчал.
— Когда вы получили письмо? — вступил в разговор Цыганков.
— Позавчера. Только оно не первое. Первое еще вначале месяца пришло. — Железкин опустил глаза и, видимо, решившись до конца быть откровенным, договорил: — Вот и с пробкой бензобака из-за этого получилось. Целый день ходил сам не свой. Так и стоит она у меня перед глазами, старушка мать. Одна у меня!
Ефимков, близко к сердцу принимавший чужие беды, не вытерпел.
— Эх, Железкин, Железкин! — воскликнул он. — Если пятнадцать дней назад письмо получил, надо было ко мне прийти, решили бы это дело.
— Думал, вы откажете, товарищ капитан, — робко возразил Железкин. — А потом, помните, на старте я у вас просил разрешения обратиться по личному вопросу, вы были заняты и сказали, чтобы приходил дня через два?..
Кузьма Ефимков при этих словах смущенно потер переносицу.
— Припоминаю, Железкин, — крякнул он. — Тут я промах допустил, что называется, не на уровне оказался.
Мочалов посмотрел на Железкина и ободряюще улыбнулся.
— Ладно, товарищ сержант, буду ходатайствовать перед командиром части о предоставлении вам отпуска. Поможем. Но помните, — майор строго сдвинул брови, — вы у меня в самом большом долгу. Разгильдяя в эскадрилье не потерплю… Можете заниматься своими делами.
Он повернулся, намереваясь идти, но в эту минуту что-то произошло с сержантом. Выражение безразличия пропало на его лице, в узких глазах не было уже сонливости, в них промелькнуло волнение. Железкин порывисто двинулся за майором.
— Товарищ командир, разрешите еще обратиться.
Мочалов замедлил шаг.
— Ну, слушаю…
А Железкин, как борец перед выходом на ковер, приложил к груди свои большие кулаки, в одном из которых все еще белел уголок конверта.
— Товарищ майор, даю честное слово, больше не услышите про меня худого, — он остановился, глотая воздух. Казарма с ее высоким сводчатым потолком вдруг показалась ему маленькой, тесной. Железкин махнул рукой и, не договорив, убежал.