Летчики
Шрифт:
Мочалов с интересом ждал его в этот вечер, и когда старший лейтенант ровным, спокойным голосом доложил о себе, приподнялся, шагнул навстречу, радушно улыбнулся.
— Отлично, присаживайтесь.
Цыганков сильной смуглой рукой придвинул табурет.
— С вами у меня разговор особый, — дружелюбно сказал майор, — и как с летчиком и как с секретарем партбюро.
За окнами легли зимние сумерки, и одной электрической лампочки в комнате было явно мало. Сергей включил настольную.
— У меня в девятнадцать тридцать указания по полету, —
Захватив планшет, Кузьма Петрович ушел.
Теперь они двое: Мочалов и Цыганков, командир и секретарь партийной организации. Цыганков садит в полосе света от настольной лампы. Это позволяет майору хорошо рассмотреть старшего лейтенанта. На узком смуглом лице с заостренными скулами словно застыло то деловое, озабоченное выражение, какое свойственно людям, привыкшим много работать и даже в свободное время думать о своем труде. Будто в шутку, под стать фамилии, природа наградила старшего лейтенанта жесткими черными волосами и раскосыми глазами цвета затвердевшей смолы.
— Я о вас знаю, — бойко сказал Цыганков.
— Откуда? — удивился Мочалов.
— Мы в сорок четвертом году на одном фронте находились, только в разных дивизиях. Я первые вылеты совершал, когда ваш удар с бреющего по переправе командир полка с нами на специальном занятии изучал. Мы прикрывали тогда штурмовиков, ваших соседей.
— Горячие были денечки, — тепло улыбнулся Мочалов, — тот, кто в ту пору принимал боевое крещение, хорошую школу прошел. — Он поморщил лоб и вдруг обрадованно воскликнул: — Постойте, постойте, так и мне ваша фамилия знакома… Как же я не вспомнил сразу! Во фронтовой газете был снимок напечатан: обломки «фокке-вульфа-190», сбитого под Познанью, и летчик, попирающий их ногами.
— То был девятый по счету, последний сбитый мною.
— И корреспонденция под снимком была напечатана, — продолжал майор, — корреспонденция хорошая, только заголовок очень пышный: «Неистовый лейтенант»… Так будто бы? Я поэтому и запомнил.
— Так, — смущенно засмеялся Цыганков, — надо мной долго потом трунили. Так и говорили бывало: «Это кто в воздухе?» — «Неистовый», или: «Кто «козла» на посадке отодрал?» — «Неистовый». Я и до сих пор эту вырезку храню.
Цыганков спокойно и неторопливо рассказал Мочалову о себе.
После войны он остался в армии на должности командира звена, получил в подчинение молодых летчиков, много занимался с ними, и те, как по ступенькам, поднимались вверх: полет по кругу, в зону, сложный пилотаж, воздушная стрельба, групповая слетанность. Это была размеренная и в то же время обыденная для опытного летчика работа.
Цыганков считался хорошим товарищем, умел повеселиться в праздник, сказать забористый тост на семейном торжестве у друга.
И вдруг один день все изменил, заставил по-другому, глубже и серьезнее, посмотреть на события, людей, жизнь. Шло отчетно-выборное собрание эскадрильской партийной организации. Прения по докладу секретаря затянулись. Один за другим выступали
— Недостатков много, — взволнованно говорил он с трибуны, — и мы вправе критиковать секретаря. Но скажите, товарищи, разве наша эскадрильская партийная организация — это только секретарь? Нет, партия — это все мы, коммунисты, — он обвел рукой зал, сузил глаза, и они блеснули угольками. — Что такое партийная работа? Ее можно сравнить с большим светлым зданием, построенным усилиями многих людей. Каждый из нас должен положить в такое здание свой кирпич. А мы увидели, что здание недостроено, и заладили: «Ой, как это плохо», и не подумали, что одному секретарю здание такое построить не под силу.
Скомкав в руке листок с тезисами, покинул трибуну. А в перерыве к нему подошли старший техник Скоробогатов и заместитель командира по политчасти Оботов.
— На пару слов, — сказал подполковник Оботов и по-дружески потянул старшего лейтенанта за рукав в коридор. Цыганков настороженно ждал разговора. А Оботов не спешил. Вытащил портсигар, долго разминал папиросу.
— Вот какое дело, товарищ Цыганков, — сказал он наконец, — думка у нас есть такая, выдвинуть вас секретарем партийной организации…
— Меня? — врастяжку спросил Григорий и сразу заволновался, сбивчиво стал повторять: — Товарищ подполковник… я же просто не в силах и на партийной работе не был. Вы еще бы кого избрали…
— Я никого не выбираю, — поправил замполит, — избирают коммунисты. А они вон все: и Ефимков, и Скоробогатов, и Спицын — вас называют.
А потом собрание продолжалось, и когда перешли к выборам, Спицын первым предложил кандидатуру Григория. Взволнованный и немного растерянный, Цыганков опять поднялся на трибуну.
— Будем ли заслушивать биографию коммуниста Цыганкова? — спросил председатель собрания, и ему ответил нестройный хор голосов:
— Знаем, не надо!
В тот вечер Григория Цыганкова избрали секретарем партийной организации. Он возвращался к себе на квартиру далеко за полночь, с наслаждением вдыхая чистый воздух запоздалой осени. Под ногами похрустывали опавшие сухие листья. На душе было радостно и тревожно. «Как же я теперь буду дальше? С чего начинать?» — думал он.
С тех пор Цыганков заметно изменился. Раньше его заботы не выходили за круг дел, связанных с подготовкой звена к вылету. Теперь перед ним встала вся эскадрилья: он отвечает за всех коммунистов, за их работу, учебу, жизнь, политический рост. И не только коммунистов. Простые слова, так часто произносившиеся на собраниях: «авангардная роль коммунистов в боевой и политической учебе» — приобрели теперь для Цыганкова самый глубокий смысл. Все, что происходило в эскадрилье, тревожило Цыганкова: и неудачная посадка молодого летчика Пальчикова, служившего в другом звене, и выполнение партийных поручений, и недостатки в столовой…