Летчики
Шрифт:
— Ты как, с Сергеем помирился?
Он свирепо затряс головой.
— Не тревожь, Галю, дай душе выболеться!
На службе Ефимков избегал встреч с Мочаловым. Иногда догадывался: Сергей хочет подойти, заговорить. Кузьма хмуро сдвигал брови и сразу поворачивал дело так, что разговор по душам становился невозможным. Про себя он уже на третий день думал спокойно и холодно: «Правильно получил, по заслугам. Не знал теории, вот и не поверил приборам. Думаешь, не так? Так!» В самые трудные минуты Кузьма Ефимков любил мысленно разговаривать с самим собой. При этом к себе он обращался всегда с
И Кузьма взялся. Он занимался упорно, с яростной настойчивостью, на какую только был способен. Два вечера капитан просидел у Скоробогатова над учебником физики, разбираясь с помощью старшего техника во всех теоретических основах.
Придя к старшему технику, он сказал:
— Вы, конечно, не поймите меня превратно, Аркадий Петрович. А то скажете, дескать, покритиковали Ефимкова, он и перелицевался. Теоретиком становиться не думаю. И знаний хватит мне, чтобы машину по синему небу водить. А вот прибор новый освоить помогите.
Потом три дня подряд оставался в опустевшем здании штаба и проводил вечера в штурманском классе.
Сегодня Ефимков тоже направился в учебный класс. Сам подготовил несколько маршрутов полета за облаками и, поставив стрелки в необходимое положение, засекая условно время и скорость, тренировался в полетах на «приводную» радиостанцию.
— Ты идешь вправо от нолика, — вполголоса повторял он, имея в виду длинный конец стрелки, — стало быть, я делаю доворот. Теперь мы с тобой идем к аэродрому и скоро будем пробивать облачность. Допустим, что летное поле закрыто туманом и даже с пятидесяти метров ничего не видать: ни финишера Петькина, ни «бати» Земцова, ни нашего мудреца Мочалова. Как будем поступать, а?
Тут происходила заминка. Полет на приводную Ефимковым был освоен полностью, а посадка вслепую с пробиванием облаков над совершенно невидимым аэродромом — недостаточно. Такая посадка представляла большую сложность.
Скрипнула дверь. Ефимков мгновенно обернулся: любой вошедший сейчас был бы только помехой. «Если даже Скоробогатов, все равно откажусь от его помощи, — решил Кузьма. — Разве только спрошу, как будет себя вести прибор». Но в класс вошел не старший техник, а подполковник Оботов.
— Добрый вечер, — сказал он радушно, — чем занимаемся?
Ефимков привстал и неохотно ответил на приветствие.
Но Оботов, не обращая внимания на недовольный вид офицера, подошел ближе. Бегло взглянул на листок бумаги, что лежал исписанный цифрами, и одобрительно кивнул.
— В пробивании облачности над аэродромом тренируетесь?
— Так точно, — подтвердил Кузьма.
— И как получается? — Оботов присел рядом.
— Да вот после четвертого разворота не все ясно… Как, например, тут быть? — Кузьма говорил нехотя, как человек, которого вынудили к этому.
— Давайте попробуем разобраться вместе, — предложил Оботов. — Значит, каковы условия «полета»? Над посадочной полосой ноль видимости в высоту и ноль по горизонту.
— Совершенно точно.
— И вы уже вышли к аэродрому?
— Да.
— Теперь нужно будет поступать таким образом…
Оботов снял с головы шапку и положил на соседний стол. Пригладив жесткую седину висков, он заговорил спокойно, не торопясь, повторяя по два раза, когда и каким будет каждое колебание стрелок и как летчику нужно их понимать. Объяснял замполит просто, и Кузьма удивился, что этот человек, уже несколько лет не поднимавший в небо истребитель, все до тонкостей понимает в новом навигационном оборудовании.
— Вы и это знаете! — воскликнул Ефимков, когда Оботов стал говорить о том, какие возможны отклонения в показаниях прибора при пробивании облаков. — А для чего вам знать с такой глубиной? — Кузьма хотел сказать: «Вам, бывшему летчику», но запнулся.
— Вы собирались сказать — вам, которому не придется никогда летать? — будто угадал Оботов.
— Нет, я не совсем так, — густо покраснел Кузьма Петрович.
Подполковник спокойно посмотрел на скрытые под стеклом прибора стрелки.
— А как же можно иначе, — убежденно возразил он, — какое право я имею знать этот прибор, допустим, хуже вас? Пусть я не летаю, но изучать новую технику я должен больше других. Что же я за политработник, если не сумею ответить на вопрос любого офицера, который младше меня и по должности и по званию? Что тот подумает: «Ну и Оботов. Только и может политинформации да занятия по марксистко-ленинской подготовке проводить». Нет, Кузьма Петрович, учиться, учиться и учиться, иначе быть не может.
Замполит молча взял шапку, собираясь уходить. Потом, что-то вспомнив, постучал о стол указательным пальцем.
— Вот еще что, Кузьма Петрович! Помните, на занятии мы как-то вели речь о переходе количества в качество, и вы не могли назвать примера?
— Помню, — насторожился Кузьма.
— Вот вам убедительнейший пример из вашего личного жизненного опыта, ваш неудачный полет наперехват. Вы стали мало учиться, пренебрегли теорией. Вам казалось, что такой опытный офицер, как вы, может обойтись старыми практическими навыками. А новая техника требовала знаний, знаний и знаний. Вы не замечали, как происходили эти количественные изменения. А в один прекрасный день количество перешло в качество, в плохое качество. Скачок. Вы не сумели перехватить «синего».
— Да, это был ска-ачок! — Кузьма всей пятерней провел по волосам. — У меня этот скачок из головы не выходит!
— Вижу, — согласился замполит, — но вижу и другое: вы взялись за дело, и радуюсь этому особенно!
Оботов дружески потрепал Ефимкова по плечу.
— Эх, Кузьма Петрович! Отличный вы человек. Прямой, душевный, дело свое любите. Так надо к черту выбросить упрямство свое и самолюбие, как самолет-буксировщик сбрасывает простреленный конус. Я уверен, что в следующем тактическом полете вы себя покажете!