Летим на разведку
Шрифт:
– С кораблей стреляют? - спрашиваю Мирошникова и тут же вижу: в двадцати метрах от самолета Вишнякова висит истребитель "Фокке-Вульф-190" и бьет изо всех огневых точек. - Ах ты, гадина! - ору я не своим голосом. Ребята, на хвосте командирской машины "фоккер"! Стреляйте по нему! приказываю экипажу. - Где наши "яки"? Баглай, где капитан Кочетков со своими орлами? - спрашиваю стрелка-радиста.
– Я их не вижу!
– Стреляйте! И смотрите внимательно! - снова обращаюсь к экипажу.
– Командир, доверни машину вправо на тридцать, - просит Баглай, - чтобы
– Не могу! Нарушу строй! Штурман, стреляй!
Баглай ведет огонь из нижней установки. Длинной прицельной очередью бьет по "фоккеру" Сторожук.
– Молодец! - хвалю я его. Смотрю на "фоккеры". Тупоносые. А с хвоста такие же худые, как "мессер".
После короткого поединка пулемет Сторожука замолкает. Из-под правого мотора самолета Вишнякова, из щели, образованной нижним капотом и мотогондолой, показался небольшой язык пламени. Я и Болдырев, не нарушая строя, ведем свои самолеты.
Вдруг загорается и самолет Болдырева. Борис уходит влево к берегу на вынужденную посадку.
– Не могу достать гада! На стволе дымит смазка! - ругается Баглай и прекращает стрельбу.
Гитлеровец, пилотирующий "фоккер", очень опытный. Он хорошо знает секторы обстрела пулеметов Пе-2. Знает и то, что три сбитых русских самолета - виза на длительный отдых. Он очень старается. Но он еще не знает, что Сторожук уже дал ему другую визу. Мне отчетливо видна тоненькая, как веревочка, струйка дыма, которая тянется за хвостом "фоккера". Но гитлеровец, очевидно, не замечает, что его самолет подбит.
Взмыв вверх и выполнив переворот через левое крыло, он бросается на меня. Надо скорее развернуться вправо! Но что с командиром? Я вижу, что его горящая машина летит в прежнем направлении. У меня не хватает духа бросить Вишнякова, хотя знаю, что помочь ему ничем не смогу. "Фоккер" снова дает очередь, теперь ужо по нашему самолету. Я весь сжался. Снаряды и пули (будто лупит кто-то дубинками) часто барабанят по левому борту машины. Резко разворачиваюсь к берегу и вижу, как, отвесно пикируя, проносится мимо объятый пламенем и дымом "Фокке-Вульф-190".
В это время и машина Вишнякова падает в море. Воздушный бой резко оборвался.
Мы одни над этой кажущейся бездонной водной стихией. Горит консольный бак моей машины. Уходит назад черная полоса дыма. Фриц ударил и по левому мотору: стрелка, показывающая давление масла, подошла к нулю. Быстро поползла вправо, на повышение, стрелка термопары. "Надо дать полный газ. И садиться на фюзеляж в Байдарской долине", - мгновенно созрело решение. Правда, поврежденный мотор работает без смазки, но другого выхода нет. Полный газ! Потяни еще немного, браток!
Впереди слева виднеется Балаклава. Вижу каменистые гребни гор. Сейчас они кажутся неприветливыми. Молча, сжав зубы, выполняю принятое решение. Тоскливо смотрю на море, на волны, которые с высоты кажутся очень маленькими. Бак горит уже слабо - выработан бензин. Но совсем рядом с пламенем - левый элерон, обтянутый авиационной перкалью и покрашенный легковоспламеняющейся эмалитовой краской. Помню я и о том, что пары бензина могут взорваться...
Под самолетом промелькнула береговая черта. Хорошо. Иду к единственной расположенной между гор лощине. Правда, она неровная в поросла редкими деревьями и кустарником. Теперь знаю точно: самолет не удастся спасти - но что поделаешь... Для посадки на минимальной скорости полностью выпускаю щитки. Высота четыреста метров. Тороплюсь снизиться и приземлить машину. Убираю газ - самолет круто идет к земле. Я опять не привязан плечевыми ремнями. Мысленно ругаю себя за нарушение. Что делать, взлетаешь рассчитываешь на лучшее.
– Витя, держи меня за лямки парашюта! - прошу я Мирошникова.
Прижавшись грудью к бронеспинке, Виктор крепко держит меня. "Выбираю" машину из угла планирования. Вот-вот приземлится. Но вдруг впереди вырастает высокий бугор. "В него придется удар кабиной", - успеваю сообразить и тут же даю газ. Перетягиваю через бугор и продолжаю посадку. Машина приземляется на фюзеляж. Скребут о землю и первыми ломаются посадочные щитки. "Пешка", как живая, легла на мотогондолы. По инерции ее потащило вперед. Все было бы хорошо, но на пути под углом сорок градусов оказалась узкая, мощенная булыжником дорога. Она нарушила прямолинейное скольжение самолета: скорость была еще велика, машина, отклонившись вправо, начала ломаться. У Мирошникова не хватило силы держать меня и держаться самому. Нас обоих прижало к правому борту кабины. "Не потерять бы сознание - иначе сгорю!" - твержу себе мысленно и крепко держусь за штурвал.
"Пешка" ударяется передней частью кабины о стоящее слева толстое дерево. Часть кабины отламывается. Самолет соскальзывает в поросший лозой овражек и останавливается.
Быстро отстегиваю ремни и, не теряя ни секунды, выбираюсь из кабины. Вместе со мной торопятся уйти от горящей машины Мирошников и Баглай.
Отбежав на безопасное расстояние, с грустью смотрим на свой объятый огнем самолет. Прощай, боевой друг! Сегодня ты нас особенно выручил. Спасибо!
В это время кто-то хватает меня за плечо. Резко поворачиваюсь. Рядом стоит запыхавшийся офицер войск связи.
– Товарищ летчик, дайте нам радиостанцию, - просит он.
– "Дайте"... Берите! Как я ее вам дам? Как вы ее возьмете?
– Топорами вырубим!
– Ну что ж, рубите! Только осторожно...
– Знаешь, Николай, меня чем-то очень больно по спине ударило, - говорит Баглай, сгибаясь и разгибаясь.
– А почему ты не прыгал, когда береговую черту перелетали? - с хитринкой спрашивает его Мирошников.
– Почему, почему... Команды не было, вот и не прыгал.
– А почему ты, орел, по "фоккеру" не стрелял? - спрашиваю серьезно Мирошникова.
– Забыл я... - помявшись и покраснев, отвечает Виктор.
– Забыл стрелять? Я же тебе кричал!
– Да нет. Я забыл пулемет снять с предохранителя. Жму спусковой крючок...
– Эх, Витя, Витя!.. Набаловал нас, хлопцы, своим хорошим прикрытием девятый гвардейский полк! Из пяти пулеметов звена стреляли только два. У остальных, видите ли, "уважительные" причины. И это - гвардейцы! Позор!
– Но ведь Сторожук вогнал "фокке-вульфа" в море! - оправдывается Мирошников.