Летнее солнцестояние
Шрифт:
— Это интересно. Они оба получили известие, что Панормо на Сицилии пал под напором римской, осаждающей стороны. Посол Барка был отозван на Сицилию для организации карфагенских партизан. Пульхер вернется в Рим, чтобы организовать армию для борьбы с Баркой. — Это все безумие, не так ли? Что они будут делать с Сицилией? Кому какое дело? Но дело ведь не в Сицилии, правда?
Эратосфен пожал плечами. — Нет. На самом деле, есть два момента: один — жадность, другой — завоевание. Если Карфаген победит, их жадные корабли поплывут на запад, в Чипангу... в Индию... возможно, уже в наше время.
— Боюсь, я должен согласиться, — сказал Птолемей. — Раньше мы, греки, тоже отправлялись колонизировать. Но этот дух мертв. Он умер пятьсот лет назад. Нос фараона дернулся. Он оглянулся на треножники с благовониями на корме яхты. — Мы прикрываем запах смерти другими запахами. В жаровнях горели бальзам, гвоздика, анис и бутоны разных цветов.
Эратосфен улыбнулся. Искусственные запахи ему тоже не нравились. На самом деле он предпочитал речные запахи: ивы, камыши, сады, пальмы, рыба (живая и мертвая), экскременты людей и животных, все это было пропитано этой огромной поднимающейся водой и ее намеком на далекие тающие снега. Он изучал капельки конденсата на холодных боках своего серебряного кубка.
Птолемей наблюдал за ним. — Его охлаждают колотым льдом. Улучшает вкус и борется с жарой. Местные жители предпочитают свое пиво в теплом виде. Вы понимаете, что они никогда не видели льда? У них даже нет слова для этого в их языке.
— Любопытно, — рассеянно сказал Эратосфен. — «Лед... снег...» — размышлял он. — «Я сделал специальную карту Нила, за водопадами, к югу до слияния Голубого и Белого Нила. Тающий снег... вот с чего начинается ежегодный паводок. Снег на далеких, экваториальных горах. Огромные горные цепи, далеко на юге. И питающие озера. Большие, внутренние моря. Когда-нибудь мы их найдем».
Птолемей покосился на женщин. — Жрецы устраивают настоящее представление в Фивах, в большом храме Карнак. Мы все были бы польщены, если бы суженая Гором смогла открыть церемонию.
— Так написано, — серьезно сказал Эратосфен.
— Хорошо. Решено. Религия, истинная религия, поддерживает жизнь в стране, не правда ли, дорогой Эратосфен?
— О, разумеется.
— Вы, конечно, читали Геродота. Вы помните, что греки в Марафоне призвали великого бога Пана, чтобы устрашить персов, и он сделал это, и мы победили.
(— «Не говоря уже о том, что у нас был очень умный генерал», — подумал Эратосфен.)
— И вы знаете, — продолжал Птолемей, — что сама Афина спасла наш флот при Саламине. Ее на самом деле видели, сходящую на нос флагманского корабля Фемистокла.
— Да, я помню.
— Итак, если не считать вчерашнего появления Гора, ясно, что боги существуют и были с нами с самого начала. Ясно, что они контролируют человеческие дела. Мы должны во всем уступать богам, Эратосфен. Когда наука и религия конфликтуют, наука должна уступить.
Птолемей принял молчание геометра за согласие. — Я когда-нибудь рассказывал вам о путешествии великого Александра к святилищу Амона в Сивахе?
(— «Много раз», — подумал Эратосфен.) — Я, кажется, не припоминаю…
— Ну, тогда слушайте. Мой отец, Птолемей Первый, рассказал мне об этом. Бури полностью уничтожили дороги в пустыне. Ничего не было видно, кроме песчаных пустошей. Жрецы хотели повернуть назад. — Нет, — сказал Александр. — Если я действительно сын Аммона, бог пошлет мне проводника. И не успел он договорить, как две змеи поднялись из горячих песков. «Следуйте за нами», — сказали змеи, — и они пошли…
(— «Разве в прошлый раз не было двух воронов»? — подумал Эратосфен.) — Удивительно, — сказал он.
— Он сказал ей: — Будь плодотворной, будь восхитительной.
Картограф задумался на мгновение. — Да, бог Гор так сказал Не-тий.
— Но не вам, Эратосфен. — Ничего восхитительного о геометрии.
— Нет.
— Мой отец знал Евклида, который писал свои «Начала» там, в Александрии. Отец пытался пробиться сквозь стихию этих «Начал». Но этот путь был очень труден. Он пожаловался мастеру, что должен быть более простой способ. Евклид ответил: — «Милорд, в геометрии нет царской дороги». Отец был так впечатлен, что основал кафедру математики в библиотеке. С тех пор у нас там работает всемирно известный геометр. Включая вас, молодой человек.
— Для меня это большая честь. И я признателен.
— На самом деле, все обернулось для вас довольно хорошо.
— Да.
Позади них молодые женщины разговаривали вполголоса. Он услышал странное позвякивание, как от маленьких серебряных колокольчиков. Он начал поворачиваться, потом остановился. Он знал, что это такое. Не-тий рассмеялась. Он никогда раньше не слышал, чтобы она смеялась. Он расслабился и посмотрел на реку, на запад. Солнце превратилось в пылающий полукруг, становясь все меньше и меньше по мере того, как опускалось за темнеющие холмы.
— Гиза, — сказал Птолемей, прикрывая ладонью глаза и указывая на закат. — Вы когда-нибудь видели пирамиды?
— Да, ваше величество. Но, возможно, дамы…
Обе женщины уже стояли у поручней, глядя на далекие пески. Мужчины присоединились к ним. Три огромных сооружения заставили всех замолчать.
— «Египет, о Египет», — подумал Эратосфен. — «Земля циклопической архитектуры и звериных богов. Где кончается благоговение и начинается отвращение»?
Сумерки были недолгими. Матросы уже зажигали фонари вдоль корабельных проходов. Вверх по реке, вдоль берега, виднелись еще огни. — «Факелы», — подумал математик. Их было много. И звуки систры и бубнов, с криками и пением, и много веселья. Весь город выходил приветствовать фараона.
— Мы въезжаем в Мемфис, — сказал Птолемей. — Мне придется участвовать в храмовых церемониях, и мы с Пауни переночуем во дворце. Вы можете присоединиться к нам, или можете остаться на борту.
— Если вам угодно, мы останемся.
— Я думаю, что вы можете остаться. Вы и жрица можете занять мои покои. Все уже готово. Тогда до завтра.
* * *
17. Глобус Хора
Не-тий с беспокойным любопытством наблюдала, как Эратосфен открыл сундук и осторожно извлек маленькую статуэтку Атласа, у которого были согнуты спина и руки, чтобы поднять свою невидимую тяжелую ношу.