Летнее утро, летняя ночь
Шрифт:
— Знаю, но хотя бы попробовать, — сказал он. — Я ведь много читаю.
— Боб, неужели у тебя нет никаких дел после уроков? Я хочу сказать — это непорядок, что из-за бессменного дежурства ты проводишь столько времени в четырех стенах.
— Мне нравится, — объяснил он. — Я вообще занимаюсь только тем, что мне нравится.
— И все-таки…
— Нет, я уж так решил, — упорствовал Боб.
Немного подумав, он выговорил:
— Мисс Тейлор, можно вас кое о чем попросить?
— Смотря о чем.
— Каждое воскресенье я выхожу на Бьютрик-стрит,
— Спасибо за приглашение, — сказала она.
— Значит, договорились?
— Нет, у меня, к сожалению, дела.
Он уже открыл рот, чтобы спросить, какие у нее дела после уроков, но осекся.
— Я бутерброды с собой беру, — продолжал он. — С ветчиной и соленьями. И апельсиновую шипучку. Прихожу на озеро часам к двенадцати, ухожу около трех. Здорово было бы вместе пойти. Вы собираете бабочек? У меня, например, большая коллекция. И для вас наловим.
— Спасибо тебе, Боб, но нет, не получится. Может быть, в другой раз.
Он поднял на нее глаза:
— Напрасно я об этом заговорил, да?
— У тебя есть полное право говорить о чем угодно, — ответила она.
Через несколько дней она нашла у себя потрепанную книгу «Большие надежды» и за ненадобностью отдала Бобу. В ту ночь он не сомкнул глаз и прочел роман от корки до корки, а наутро поделился впечатлениями. Теперь он изо дня в день поджидал мисс Тейлор за углом от пансиона, и она не раз начинала: «Боб…» — намереваясь сказать, чтобы он больше не приходил, но так и не собралась с духом.
В пятницу утром на учительском столе сидела бабочка. Мисс Тейлор уже собралась махнуть рукой, чтобы ее согнать, но вовремя заметила, что тонкие крылышки даже не дрогнули; тогда она сообразила, что пойманную бабочку принесли в класс до звонка. Поверх голов она отыскала взглядом Боба, но тот уставился в книгу — не читал, а просто опустил глаза.
Именно тогда до нее дошло, что отныне ей будет затруднительно вызывать Боба отвечать домашнее задание. Карандаш то и дело останавливался на его имени, но в итоге она вызывала тех учеников, чьи фамилии значились в классном журнале до или после фамилии Маркхэм. Когда они вместе шли в школу или обратно, она не поднимала глаз. Но после уроков, когда Боб тянулся вверх, чтобы стереть с доски примеры и задачи, она нередко ловила себя на том, что исподволь наблюдает за его движениями.
А однажды в воскресенье он стоял посреди речушки в закатанных до колен штанах и вдруг, подняв голову, заметил, что у самой кромки воды появилась мисс Тейлор.
— А вот и я, — сказала она, смеясь.
— Честно говоря, — отозвался он, — меня это не удивляет.
— Покажи-ка мне раков и бабочек, — попросила она.
Они дошли до озера и сели на песок, обдуваемые теплым ветром. Когда настало время подкрепиться бутербродами с ветчиной и соленьями, а также апельсиновым ситро, Боб чинно уселся немного позади.
— Эх, прямо не верится, — вырвалось у него. — Самое счастливое время в моей жизни.
— Кто бы мог подумать, что я отправлюсь на такой пикник, — сказала она.
— Да еще с каким-то сопляком, — добавил он.
— Мне здесь хорошо, — призналась она.
— Приятно слышать.
До вечера они почти не разговаривали.
— Неправильно это, — сказал он позднее. — А почему — не могу понять. Мы же просто гуляем, ловим этих дурацких бабочек и раков, едим бутерброды. Но мать с отцом точно меня прибьют, если узнают, да и в школе по башке дадут. А вас, наверное, учителя засмеют, да?
— К сожалению, это так.
— Тогда завязывать надо с этими бабочками.
— Я вообще не понимаю, как здесь оказалась, — пробормотала она.
На этом и закончился тот день.
Вот и все, что вместила в себя история Энн Тейлор и Боба Маркхэма. Две-три бабочки-данаиды, книга Диккенса, десяток раков, четыре бутерброда и две бутылки апельсинового ситро. В понедельник Боб долго стоял за углом, но так и не дождался, чтобы мисс Тейлор появилась в дверях и направилась в школу. Лишь примчавшись к первому звонку, он сообразил, что она вышла раньше обычного и намного его опередила. После занятий она снова исчезла: на последнем уроке ее подменяла другая учительница. Пройдясь мимо пансиона, где жила мисс Тейлор, он так ее и не увидел, а позвонить в дверь не решился.
Во вторник после уроков они снова оказались в безмолвной классной комнате: он размеренно тер доску губкой, как будто время остановилось и спешить больше некуда, а она проверяла тетради, и ей тоже казалось, что можно до скончания века сидеть за столом, утопая в непостижимом покое и счастье, — и тут вдруг пробили часы на здании суда. Часовая башня находилась в квартале от школы, но от бронзового гула курантов содрогалось все тело, точно старея с каждом ударом. Этот бой пробирал до костей, напоминая о сокрушительной силе времени; с пятым ударом она подняла голову и долго смотрела в окно на городские часы. Потом отложила ручку.
— Боб! — окликнула мисс Тейлор. Вздрогнув, он обернулся. За все это время они не перемолвились ни словом.
— Подойди, пожалуйста, — попросила она. Он медленно положил губку.
— Иду, — ответил он.
— Присядь, Боб.
— Да, мэм.
Несколько мгновений она пристально смотрела на него, и наконец он отвел глаза.
— Ответь мне, Боб, ты понимаешь, о чем я собираюсь поговорить? Догадываешься?
— Да.
— Тогда сам скажи.
— О нас, — произнес он, помолчав.
— Сколько тебе лет, Боб?
— Пятнадцать будет.
— На самом деле тебе четырнадцать.
Он неловко поерзал.
— Да, мэм.
— А знаешь ли ты, сколько мне?
— Да, мэм. Слышал. Двадцать четыре.
— Двадцать четыре.
— Через десять лет мне тоже будет двадцать четыре, — сказал он.
— Но к сожалению, сейчас тебе еще нет двадцати четырех.
— А иногда кажется, что есть.
— Понимаю — иногда ты и ведешь себя как мой ровесник.
— Честно?